слова, вдруг крикнул громким голосом своим: «Гей, Сивка-бурка, вешняя ковурка, стань передо мной, как лист перед травой». Конь его бежит, ажно земля дрожит, из ушей дым столбом, из ноздрей пламя пышит. Старик тому коню в ушко влез, напился, наелся, а из другого вылез, и стал такой молодец, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать, ни в сказке сказать. Тут сказал он своему сыну Иванушке-дурачку: «Возьми, мой любезный сын, этого коня себе, он тебе пригодится». Потом, оборотясь к коню, сказал: «Конь ты мой добрый, Сивка-бурка, послужи ты моему сыну верою и правдою, так как мне служил». Потом влез опять коню в ушко, разрядился, а в другое вылез, стал опять по-прежнему, и отпустил коня. Как скоро петухи пропели, старик упал в могилу, а Иванушка-дурачок положил на нее камень и пошел домой, лег спать в печку, потому что он всегда в ней спал. Поутру вставши, большой брат его спросил: «Что, дурак, привиделось тебе на отцовой могиле?» — «Ничего, — отвечал он, — я как пришел на могилу, и лег на ней спать, и проспал до самого рассвета».

На другую ночь досталось по жеребью идти к отцу на могилу середнему брату, и тот так же был труслив, как и большой, начал равно нанимать дурака, чтоб сходил вместо его к отцу на могилу, и обещал ему за то дать старые лапти. Дурак был доволен и лаптями, взял хлеба, и пошел на могилу, и лег на нее, как и прежде. В полночь могила раскрылась, и старик из нее опять вышел и спросил, который сын к нему пришел. Дурак сказал что средний. Тогда старик опять крикнул громким голосом: «Гей, Сивка-бурка, вешняя ковурка, стань передо мной, как лист перед травой». Конь бежит, земля дрожит, из ушей дым столбом, а из ноздрей пламя пышит. Старик тому коню в ушко влез, напился, наелся и нарядился, а из другого ушка вылез, стал такой молодец, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать, ни в сказке сказать, и сказал своему сыну: «Сын мой любезный, возьми этого коня себе, владей им, так как я владел: это последнее тебе от меня благословение». Потом, оборотясь к коню, сказал: «Слушай, Сивка-бурка, служи ты моему сыну, так как мне служил». Тогда старик влез опять коню в ушко, разрядился, а из другого вылез, и стал по-прежнему, и отпустил коня в чистое поле. Когда же петухи пропели, старик упал в могилу, а дурак наложил на нее камень, пошел домой и лег в печке спать. Поутру середний брат начал спрашивать дурака: «Дурак, что тебе в сию ночь у отца на могиле приснилось?» Дурак ему сказал то же, что и большому брату.

На третью ночь пришла очередь Иванушке-дурачку идти к отцу на могилу, он, дождавши обыкновенного часа, пошел туда, взяв с собою хлеба, и, пришедши на кладбище, лег на отцову могилу. В самую полночь опять камень с могилы свалился и могила раскрылась, а оттуда вышел старик, его отец, и спросил: «Который сын сию ночь ко мне пришел?» Иванушка-дурачок ему отвечал: «Я, батюшка, дурак, меньшой твой сын к тебе пришел». Тогда старик крикнул своим громким голосом: «Гей, Сивка-бурка, вешняя ковурка, стань передо мной, как лист перед травой». Конь бежит, земля дрожит, из ушей дым столбом, а из ноздрей пламя пышит. Старик влез коню в ушко, напился, наелся и нарядился, а из другого ушка вылез, стал такой молодец, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать, ни в сказке сказать, и сказал своему сыну, Иванушке-дурачку: «Сын мой любезный, возьми себе вместо последнего моего благословения этого коня и владей им, так как я владел, он тебе пригодится». Потом старик влез опять коню в ушко, разрядился и в другое вылез, стал опять по-прежнему, и отпустил доброго того коня в чистое поле, в зеленые луга гулять, и когда петухи пропели, старик упал в могилу, а Иванушка-дурачок, наложив на нее камень, пошел домой и лег спать.

Царь той области, именем Гестон, имел у себя дочь, прекрасную Бастру, которую вздумал сочетать браком с достойным ее женихом, чего ради начал клич кликать, кто его дочь, прекрасную царевну Бастру, поцелует сидящую в окне и поменяется с нею перстнем (покои же высотою до окна двенадцать венцов), за того обещает дочь свою в супружество отдать, и положен был срок на три месяца. Когда услышали про то в иных землях царевичи и королевичи и все знатные князья и бояры, то съезжалися на срок ко двору царя Гестона. Когда же наступил день, чтоб доставать царевну за двенадцать венцов, то братья Иванушки-дурачка начали сбираться идти смотреть того позорища. Иванушка-дурачок сказал своим братьям: «Братцы, возьмите и меня с собою». Братья его на него закричали: «Куда тебя, дурака, нелегкое несет: сиди-ка лучше дома и лежи в печи». Дурак им сказал: «Дайте мне хоть корзинку, я пойду в лес да грибов вам наберу». Они дали ему корзинку, и пошел дурак в чистое поле, в зеленые луга, положил корзину под кустик и крикнул своим громким голосом: «Гей ты, Сивка-бурка, вешняя ковурка, стань передо мной, как лист перед травой». Конь бежит, земля дрожит, из ушей дым столбом, а из ноздрей пламя пышит, и, прибежав к Иванушке-дурачку, сказал: «Какая служба, какая нужда? Сказывай мне скоро и садись на меня, на доброго коня». — «Ах! Ты гой еси, мой добрый конь! — сказал ему Иванушка-дурачок. — Царь наш клич кликал, чтоб поцеловать его дочь, прекрасную Бастру, за двенадцать венцов и перстнями с нею поменяться, то сослужи ты мне эту службу». Вымолвил сии слова, влез он к тому коню в ушко, напился там, наелся и хорошенько нарядился, а в другое вылез и стал такой молодец, что ни вздумать, ни взгадать, ни пером написать, ни в сказке сказать, и сел он на коня, и начал бить коня по крутым бедрам. Конь осержается, от земли отделяется, выше лесу стоячего, ниже облака ходячего, долы и горы хвостом устилает, малые речки меж ног пускает, большие реки переплывает, и так он разъярился, что прекрасную царевну Бастру только за два венца не достал. Тут царь Гестон закричал: «Держи, держи!» Однако не могли Иванушку-дурачка удержать, он ускакал в чистое поле, в зеленые луга, и как приехал на то место, где на коня сел, то слез с своего доброго коня, потом влез ему в ушко, разрядился, а в другое вылез,