Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вот и в музыке, на мой взгляд, важно прежде всего чистое сердце. Грубые звуки могут ранить душу, но могут и разбудить. Взывая к битве, подлинная музыка не взывает к жестокости. Вскипающая, как волна, ярость может быть благородной, а подвиг – бескорыстным. В хард-роке много пришлых, циников и корыстных шоуменов, шутов и клоунов, дьяволопоклонников и дегенератов, которые умеют только пугать, только кривляться, только эпатировать, но в сути своей эта музыка рождена из чистой волны сурового прибоя Северного моря, из воинственного звучания воловьих рогов викингов, призывающих к битве, из рыдающей грусти моряков, вглядывающихся в серую муть Атлантического океана, из древнего, отчаянного вопля человека к Небесам: «Батько, где ты?! Слышишь ли меня?!» И Бог отвечает: «Слышу!»
Я знаю многих, кто стоял крепко в хард-роке и кто стал верующим, но не видел ни одного, кто вышел из диско-музыки и стал просто интересным человеком.
Когда десяток пластмассовых Барби на телеэкране очередной раз в кожаных трусах и лифчиках, с глазами, в которых даже похоть кажется пластмассовой, исполняют погребальный ритуал человеческому Разуму, я чувствую некое чувство нежности и родства даже к Оззи Осборну. Бунтует человек. Плохо ему. Вы заметили, что, когда сильному человеку плохо, он вызывает симпатию? Значит жив, бродяга. Мучается. А успешные мертвецы на вопрос: «Как дела?» – даже перед тем, как пустить себе пулю в висок, ответят с фальшивой улыбкой: «Файн!»
…Теплыми весенними вечерами Пончик распахивал окна своей комнаты, выдвигал на подоконник магнитофон и во дворе начинался музыкальный вечер, сводивший с ума взрослую аудиторию – на «бис» «Шокинг Блю» исполняли «Шизгару», иногда по десять раз подряд. Любимы всеми пацанами были и хулиганистые «Слейд», и заводные «Статус Кво», и «Свит». С тех пор как в эфире похотливо зазвучали позывные «Голоса Америки» и «Би-би-си», в музыкальных комментаторах не было недостатка. Малышня, разинув рты, слушала истории про то, как рок-звезды пьют, скандалят, дерутся, блюют прямо на сцене и при этом огребают огромные деньги – все это каким-то непостижимым образом свидетельствовало о невероятном развитии западной культуры. Нам оставалось только завидовать. А еще издеваться над советской эстрадой, которая на современном музыкальном олимпе выглядела убогой деревенской дурочкой.
На той самой скамейке во дворе, где пацаны слушали «Битлз» и «Перпл» и мечтали сесть в новенький «форд-мустанг» и прокатиться по неведанному Бродвею, и родился могильщик социалистической родины. Повзрослев, эти самые пацаны, превратившись в мужчин, осуществили-таки свою мечту: сломали и разорили собственное государство, накупили загранпаспортов и ринулись за бугор. Увы, счастья не было и там. Пиво немецкое было, колбаса была, а мечта угасла… Аминь.
Глава 15. Отрочество
Я очень хорошо помню, когда детство покинуло меня. Убежало, оставив после себя лишь горький запах догорающих костров на пустыре за помойкой и эхо воплей индейцев, собирающихся на бой с бледнолицыми из соседнего дома. Шестой класс был позади. В конце мая нам выдали дневники с годовыми оценками, и я уныло поплелся домой, колотя раздолбанный портфель коленкой. В портфеле лежал дневник с постылыми тройками.
Пора было трезво посмотреть на себя. Я был троечник. Во дворе я, конечно, имел авторитет, но в школе был изгоем. Я был командиром тимуровского отряда, но в школе меня опасались назначить даже командиром пионерского звена. Я был чужой среди своих. Свои знали что-то, что я никак не хотел понять. Что не надо слишком серьезно стараться. Что верить надо так, чтоб начальство было довольно. Что правда бывает полезная, бесполезная и опасная.
Учителя меня недолюбливали. Я был правдолюб. Я спорил. Я отстаивал. Я обличал. Такая хроническая ходячая проблема. Кому это понравится? Правдолюб может учинить историю, которая дойдет до районных властей. Вечно он недоволен миропорядком. Короче, я верил так, как уже давно не надо было верить. Как наивный дурак. Что получал я за это? Тумаки и шишки.
Очень хорошо помню этот день.
Вечером, сидя с Китычем под нашей любимой черемухой, которую мы звали «Мечта», я так и сказал.
– Надо приспосабливаться. Начинаем новую жизнь.
Китыч еще не понял, насколько это серьезно, и продолжал играть с божьей коровкой, которая ползала у него на ладони.
– Хватит! Не хотите по-честному? Ну и не надо! Теперь я знаю как нужно. Спорим, в следующем году у меня будут одни четверки и пятерки? Займусь учебой. И спортом займусь. Всерьез.
– А как же отряд?
– Отряд распустим.
– Да ты что?! А как же клятва?
Клятва – это было серьезно. Я помолчал.
– Об этом потом подумаем. Характеристики на членов ЛНЗП, клятву, планы пока спрячем. Мы честно выполнили свой долг, Кит! Пусть теперь другие… попробуют. Любите подхалимаж? Пожалуйста! Любите примерных мальчиков? Получите! И врать научимся, как миленькие. Да, Кит?
– А чего тут учиться? – Кит расстался с божьей коровкой и вздохнул. – Я и так вру, как