Сеид сделал знак, и с хана быстро сорвали штаны, обнажив его толстый, висящий пузырем живот, покрытый редкими волосками, и все, что находилось ниже. Хан вперился взглядом в наклонившегося над ним помощника шейха и, выбрав момент поудачнее, лягнул того ногой прямо в плоский нос. Теперь взвыл тот, рухнув от внезапного удара на лежащие рядом подушки. Ему было не столько больно, сколько обидно за строптивость хана и подлость удара.

— Ax ты, сука, — выругался он, вставая, и залепил хану сильнейший удар в переносицу. — Я тебе сейчас и взаправду все отрежу. Будешь тогда своим женам сказки рассказывать, какой ты был хороший мужчина!

Он для верности поддал тому сапогом меж ребер и велел связать и положить на пол.

Приказание с готовностью исполнили, но тут снаружи раздался шум, и в шатер просунулись лица ханской челяди, привлеченной криками хозяина, который не желал лишаться своего мужского достоинства. Увидев хана со спущенными штанами и разбитым носом, они громко завопили и побежали по городку с криками: "Повелителю кишки выпускают! Караул! Спасайте нашего господина!" Шум поднялся невообразимый, и шейх уже жалел, что связался с глупым ханом, который никак не хотел становиться мусульманином окончательно. Пришлось всем воинам с оружием в руках выйти и встать на защиту. Сеид наклонился к самому лицу Соуз-хана и громко проговорил:

— Послушай, дурак! Делать тебя евнухом мы не собираемся. Тебе отрежут лишь кончик плоти. Понимаешь? Самый кончик… Совсем чуть-чуть. Чтобы все могли признать в тебе истинного мусульманина.

— Это кто же будет узнавать, кто я, таким способом? — изумился связанный хан. — Нет, прошу тебя, не надо, мне и кончик жалко.

— Аллах! — коротко ответил шейх и отошел.

— А-а-а-а! — протянул Соуз-хан и приготовился к самому худшему.

А шум снаружи все нарастал, Сеид понял, что без вмешательства хозяина толпу унять не представляется возможным и, как только маленькая операция была закончена и хану для верности забинтовали предмет его мужской гордости, велел тому показаться собравшимся.

Хан проковылял, морщась, к своему народу и торжественно объявил, немного краснея и смущаясь, что он принял новую веру, которую проповедовал на земле пророк Магомет, и призвал всех сделать то же самое.

— А зачем хан штаны снимал? — поинтересовался кто-то из толпы, кто успел просунуть голову в шатер.

— Для надобности своей, — не нашел лучшего ответа Соуз-хан, — а кто не пожелает принять истинной веры, тот будет посажен на кол. А это более неприятное дело, — добавил он, поморщась, поскольку его слегка поврежденный орган болезненно горел и давал весьма ощутимо знать о себе.

Но не был готов народ к столь быстрой смене веры своей. Не все подчинились ханскому приказанию, хотя меж шейхами и было решено не применять обрезание среди взрослых мужчин, а лишь у младенцев. Тогда всю толпу заставили силой повторить хором их приверженность вере Аллаха. Те неохотно подчинились, поглядывая на побледневшего хана. После этого воины подошли к идолам и порубили их, бросив на землю. Поднялся ропот, но все уже было кончено, и шейхи поспешили вернуться в свой лагерь.

На обратном пути Сеид сказал в раздумье спутникам:

— Не так легко будет этот темный народ привести к нашей вере. Нужна сильная власть и железная рука, которая сможет повернуть быдло по своей воле и сделать, объединив, мощным государством. Они сейчас разобщены и живут отдельно друг от друга, В том наша сила. Но как только хан утвердится на их престоле, нелегкая судьба будет уготована ему.

Но поднявшийся ветер отнес его слова, а времени переспрашивать в преддверии наступающей ночи у сопровождающих не было. Хотя шейх Сеид не очень расстроился из-за этого. Он знал, что слова, как и дела добрые, надо бросать на ветер во имя веры, во имя Аллаха.

Появление сестры и делегации от Соуз-хана немного вывело Кучума из тягостного настроения. Уже на другой день он был опять собран и решителен. Разведчики донесли, что в Кашлык начали прибывать воины из окрестных селений и поток их не прекращается. Штурмовать расположенную в труднодоступном месте сибирскую столицу было, на его взгляд, полным безрассудством. Тем более неразумно жертвовать небольшим своим отрядом, в случае гибели которого Кучум был обречен на смерть в чужих краях. Необходимо выманить защитников из крепости и встретиться в конном строю, где степняки будут иметь несомненное преимущество. Вот в чем заключалась его задача.

Вернувшись поздно вечером, шейхи рассказали о приведении в мусульманство одного из сибирских ханов. Рассказали, правда, со смешками о нежелании того быть обрезанным. Выслушав их, Кучум понял, что ему необходимо привлечь на свою сторону других беков и ханов и как это сделать. Он тут же велел писцу составить дарственные грамоты, в которых было сказано, что всем ханам, которые примут веру в Аллаха и перейдут на сторону законного правителя Сибирского ханства (им назначил себя Кучум по распоряжению отца своего Мухаммеда), будут прощены предыдущие долги и они будут освобождены на пять лет от налогов. А дальше следовала грозная приписка, что ослушавшиеся его приказа будут лишены прав на свои земли…

С утра несколько гонцов и шейхов отправились с проводниками от Соуз-хана по селениям, что были расположены по течению Иртыша, ближе к степям, где владели землями ханы, состоящие в родстве с ногайскими и кипчакскими мурзами.

Примерно такую же грамоту составил Кучум и Едигиру и Бек-Булату. Там он перечислил все родственные связи, которые восходили к самому Чингиз-хану, а также указал на незаконность занятия престола родом Тайбуги. Он предлагал братьям явиться добровольно к нему на суд. В противоположном случае городок их будет взят, а сами они казнены мучительной смертью. В конце он приписал, что братья стали предателями, поскольку заключили мир с белым царем и платят ему дань, которую обязаны отправлять законному владельцу этих земель из рода Шейбани, находящемуся в Бухаре. Гонцу было приказано передать на словах, что в случае если незаконно правящие братья намерены сложить свои полномочия и покориться законному правителю, то хан ждет их в своем шатре завтра по полудню.

Ускакали гонцы, разъехались с ними и шейхи. Кучум приказал позвать к себе Алтаная. Тот незамедлительно явился. От него попахивало вином, да и глаза блестели, выдавая старого воина.

— Как будем выкуривать из городка сибирцев, что засели там? Как мне донесли, к ним постоянно прибывают новые силы. Что скажешь?

Алтанай поскреб затылок и предложил:

— Надо поднять местных мужиков и баб их и погнать впереди себя на стены городка, А нашим воинам идти следом. Я слышал, что так делали войска Чингиза при штурме.

Кучум, отвалясь на подушки, внимательно смотрел на своего башлыка. Помолчал какое-то время и отрицательно потряс головой.

— Нет, не пойдет.

— Но почему? — воззрился на него Алтанай, которому план казался хитроумным и достойным претворения.

— А потому, что это наши подданные. Н-а-ш-и, — повторял он нараспев, — а не какие-то гяуры, с которыми имел дело Чингиз. Пошли ему Аллах вечное блаженство на небесах.