Моя бедная Мари! Я на твоей стороне. Я никогда не допущу, чтобы эти картины попали в чужие руки.

– О, Китти, – тихо пробормотала Мари. – Оставь это. Пауль прав: мы должны подойти к этому вопросу спокойно.

Но спокойствие было не по душе Китти. Раздраженная, она бросила свои вещи обратно в сумку, запихнула туда письмо и заявила, что уже знает, что делать.

– Я умоляю тебя, Китти. – Алисия бросила на Пауля обеспокоенный взгляд. – Ради бога, не делай ничего необдуманного. Тем людям нужны только деньги, это было ясно из письма.

– Деньги! – сердито воскликнула Китти. – Первое, о чем думают в вашем доме. Чтобы только не тратить деньги впустую. Особенно не на искусство. Вы вообще понимаете, что ткацкая фабрика Мельцеров сейчас не существовала бы без упорного труда Мари?

Для Пауля это уже было слишком. Он бросил салфетку на пустую тарелку и сердито посмотрел на Китти.

– Что все это значит, Китти? Какой абсурд, ты же сама это знаешь!

– Абсурд? – возмутилась Китти. – О, если бы папа сейчас сидел здесь с нами, он бы тебе все объяснил, Пауль. Именно Мари настояла на том, чтобы мы стали производить хлопчатобумажные ткани. Это был единственный способ выжить для фабрики, даже папа в конце концов понял это. Но, конечно, заслуги умных женщин забываются слишком быстро. Типичный мужчина, могу только сказать. Высокомерный и неблагодарный!

– Хватит, Китти! – резко оборвала ее Алисия. – Я не хочу больше слышать ни слова на эту тему. И, кстати, привлекать сюда твоего покойного отца более чем неуважительно. Пусть мой бедный Иоганн спокойно покоится в могиле.

В столовой воцарилась тишина. Гертруда разливала кофе, Пауль мрачно смотрел перед собой, Китти слегка опустила веки, ела печенье и делала вид, что все это ее не касается. Мари чувствовала себя беспомощной. Если бы Китти не была такой агрессивной с самого начала… Во многом она была с ней согласна. Но теперь ситуация окончательно запуталась.

– Можно нам встать? – спросила Додо сдавленным голосом.

– Спросите свою бабушку, – велела им гувернантка. Серафина молча слушала семейный спор. Конечно, не ее дело было вмешиваться или даже высказывать свое мнение. Но, безусловно, она что-то об этом думала.

– Сыграй нам пьесу на фортепиано, Додо, – попросила Алисия. – А как насчет моей маленькой Хенни? Ты тоже можешь что-нибудь исполнить?

– Я знаю стишок, – похвасталась Хенни.

– Тогда пойдемте туда. Юлиус, вы можете подать ликер, а потом убрать здесь. Идите, мои маленькие. Мне очень хочется услышать твое стихотворение, Хенни.

Мари не могла не восхититься Алисией за умение держаться. Как легко она вернулась к обычным занятиям воскресного дня! Пили ликер, болтали о семейных пустяках. Бедная Додо. Она от всей души ненавидела фортепиано.

В коридоре Пауль на мгновение обнял Мари за плечи.

– Мы поговорим позже, Мари. Не унывай, мы найдем решение.

Это пошло ей на пользу. Она с благодарностью посмотрела на него.

– Конечно, милый. Все это немного неожиданно.

Он поцеловал ее в щеку, затем они пошли в красную гостиную, и Мари села рядом с Китти на диван.

– Не волнуйся, – шепнула Китти и сжала ее руку. – Я с тобой, Мари.

Затем она выслушала свою дочь, которая, не задумываясь, прочитала стихотворение, которое Китти никогда в жизни не слышала. Гертруда научила девочку этому стихотворению.

– «И сколько бы зима ни грозила вызывающими жестами…»

– Знаками, – терпеливо поправила Гертруда.

– «И посыпала лед и снег вокруг, весна должна ведь наступить…»

У Хенни были значительные актерские задатки, она сопровождала свое декламирование энергичными жестами. На слове «ведь» она настолько вошла в роль, что ее голос сорвался, и она закашлялась. Несмотря на этот небольшой недостаток, выступление всем понравилось. Она кланялась на все стороны, как опытная артистка. Додо бесстрашно пошла к нелюбимому инструменту, села на стул и быстро сыграла нужные ноты. Ее тоже похвалили и сделали комплименты гувернантке, которая давала уроки. В конце Лео сыграл прелюдию Баха. Он исполнил ее без нот, с закрытыми глазами, полностью погружаясь в мир звуков. Мари была глубоко тронута, как и Китти с Гертрудой.

– Это было великолепно, Лео! – восторженно похвалила Китти. – Кто тебя этому научил? Ведь не фрау фон Доберн…

Лео покраснел, неуверенно посмотрел на гувернантку, а затем объяснил, что получил ноты от господина Урбана, своего учителя.

Мари знала, что это ложь. Наверняка том прелюдий и фуг принадлежал госпоже Гинзберг, матери его друга Вальтера.

– Лео, если бы ты так же усердно учился в школе, как играешь на фортепиано, мы были бы тобой очень довольны, – сказал Пауль.

Мари расстроилась, заметив, как съежился Лео после слов отца.

– Да, папа.

– Теперь вы можете немного прогуляться, – быстро проговорила Мари и повернулась к Серафине: – Наденьте на них какую-нибудь старую одежду, и пусть немного побегают.

К ее большому огорчению, Хенни не разрешили присоединиться к ним, потому что Китти захотела вернуться домой. Болтая без умолку, она, казалось, совершенно забыла о ссоре и с нежностью обнимала Алисию и Пауля. Китти также тепло попрощалась с Мари, расцеловала ее в обе щеки – как это всегда делали французы – и прошептала:

– Все будет хорошо, моя милая Мари. Я буду бороться за тебя, глупая нежная овечка. Я буду бороться за тебя, как львица, защищающая своего детеныша.

Позже, когда Алисия и дети уже давно легли спать, Мари сидела в своей комнате над эскизом, который должен был быть готов к завтрашнему дню. Ей было трудно сосредоточиться, потому что в голове бурно кружились мысли. Тридцать картин. Целый мир. Мир ее матери. Она должна была увидеть эти картины. Почувствовать их влияние. Расшифровать скрытое в них послание.

Она настолько углубилась в свои мысли, что едва не пропустила появление Пауля. Он выглядел уставшим, несколько часов просидел в кабинете, работая над расчетами, и теперь улыбался ей.

– Все еще не спишь, моя дорогая? Знаешь что? Я принял решение. Мы купим три картины и повесим здесь, в доме. Где – решать тебе.

Казалось, он очень гордился этим решением.

– Три картины? – неуверенно спросила она. Правильно ли она его поняла?

Он пожал плечами и сказал, что ради нее, может быть, и четыре. Но не больше. Выбор следует доверить Жерару Дюшану, он их видел и к тому же знаток искусства.

– Пойдем, моя дорогая. – Пауль ласкал ей шею. – Давай закончим это воскресенье приятным образом. Я тоскую по тебе…

Ей не хотелось снова спорить. Она слишком устала. Слишком разочаровалась. Мари последовала за мужем и отдалась сладостному соблазну их тел. Но когда сразу после этого Пауль погрузился в глубокий сон, она почувствовала себя рядом с