Она быстро пробежала глазами письмо до конца, в нем было всего несколько ничего не значащих сообщений. Маму часто мучили мигрени, у Пауля было много работы, дела на фабрике шли в гору, Мари уже пришлось создать список очередности для своих клиенток. Хенни теперь получала уроки игры на фортепиано у некой госпожи Гинзберг… Кому это интересно? Лиза свернула письмо и положила его обратно в конверт.

Майское солнце проникало через окна в гостиную, образуя блики света на ярко начищенном медном чайнике, который стоял на каминной полке и отбрасывал солнечные зайчики на темные обои. Во дворе слышался стук копыт: Йошек выводил из конюшни гнедого Чингисхана. Мерин был оседлан, похоже, Клаус хотел прокатиться верхом, чтобы проверить рожь. Только на днях поля изрядно пострадали от кабанов, которые необычайно размножились этой весной.

Она смотрела, как ее муж садится в седло, а затем берет у Йошека поводья. Клаус был отличным наездником, даже сейчас, без нарядной лейтенантской формы, которую когда-то носил, он прекрасно держался на лошади. Ужасные раны на его лице заметно зажили, он не стал прежним красавцем, но теперь на него можно было смотреть без страха. Чингисхан шел по двору шагом, вероятно позже, когда они проедут ворота, Клаус пустит его легким галопом. Йошек все еще стоял на том же месте, положив руки на бедра и щурясь на солнце.

В имении Мейдорн наступило хрупкое перемирие. Клаус попросил у нее прощения за свой проступок на Рождество, он глубоко раскаивался, утверждал, что это была чисто физическая связь, и торжественно поклялся ей, что отныне у него больше не будет любовных романов. В доказательство своего раскаяния горничная Паулина была немедленно уволена, а на ее место наняли другую. Тетя Эльвира позаботилась о том, чтобы ее преемница не обладала практически никакими физическими прелестями. По мнению тетушки, справедливость восторжествовала и мир в браке был восстановлен.

Элизабет делала Себастьяну различные намеки на то, как она несчастна и как сильно нуждается в его утешении. Он словесно отвечал на ее пожелания, объясняя, как ему жаль ее и что он не может понять, как человек может вести себя так подло. После всего, что она сделала для своего мужа, это предательство было верхом неблагодарности.

– Почему вы терпите это, Элизабет?

– Что же мне, по-вашему, следует сделать?

Он глубоко вздохнул и объяснил, что не его дело давать ей советы. Все ее попытки получить утешение от Себастьяна, в том числе и физическим путем, потерпели неудачу. Хотя она была абсолютно уверена, что Себастьян Винклер желал ее как безумный, он все же смог сдержать себя. Даже ее появление поздно вечером в неглиже не побудило этого целомудренного Иосифа к действию.

Чего он хотел добиться? Чтобы она развелась? Чтобы она стала его женой? И на что бы они тогда жили? На его мизерную зарплату учителя – если он вообще получит место. О, когда-то у нее были далеко идущие планы, еще при жизни папы. Она хотела стать учительницей, учить деревенских детей и вести скромную жизнь, полную лишений. Но теперь у нее больше не было таких устремлений. Здесь, в имении, она была хозяйкой, и ей это нравилось. А Клаус фон Хагеман был отличным управляющим. Ей не хватало только Себастьяна. Его любви. Не только в словах и взглядах. Она хотела чувствовать его. Всем телом. И была уверена, что он тоже этого хочет.

Элизабет задумчиво посмотрела на письмо и решила, что в нем есть некоторые нестыковки. Почему, например, Мари сама не купила картины матери? Она ведь должна была хорошо зарабатывать в своем ателье. Но без согласия мужа она не могла совершать крупные траты. Она не могла распоряжаться заработанными деньгами по своему усмотрению – ей нужно было спрашивать мужа. Вот в чем дело. Пауль отказался покупать картины? Это было вполне возможно. Мама делала лишь несколько намеков в своих письмах, но, похоже, между ее братом Паулем и его женой Мари возникли какие-то разногласия. Особенно с тех пор, как Мари открыла ателье.

Элизабет вынуждена была признаться себе, что ее это не особенно печалит. Напротив. Ей даже было приятно. Почему только она должна страдать от несчастной любви? Нет, даже Пауль и Мари, счастье которых она до сих пор считала идеальным, не были застрахованы от судьбы. В конце концов, в мире есть справедливость.

Ее настроение улучшилось. Может быть, ей следует проявить больше настойчивости, и в конце концов, она достигнет своей цели. Был полдень, и на улице стоял прекрасный майский день. Фруктовые деревья были усыпаны белыми и розовыми цветами, леса полны молодой зелени, а посевы уже пошли в рост. Не только на лугах – повсюду трава уже была до пояса, и не позднее начала июня начнется заготовка первого сена.

Тетя Эльвира вместе с Риккардой фон Хагеман отправилась за покупками в Гросс-Юстин. Они собирались навестить Элеонору Шмальцлер, которая жила с семьей своего брата, и вернутся только вечером. Вооружившись газетой, Кристиан фон Хагеман отправился в сад, где, скорее всего, заснул в шезлонге. Почему бы ей сейчас не заскочить в библиотеку и не уговорить Себастьяна немного прогуляться? Вдоль ручья до опушки леса, затем по луговой тропинке мимо старой хижины – где они могли бы немного отдохнуть, посидеть на скамейке на солнышке – и, наконец, по дороге обратно в усадьбу. Трава была очень высокой, и если им придет в голову идея присесть где-нибудь или даже лечь в траву, никто их не заметит.

– Прогуляться? – спросил он, оторвавшись от своей книги.

Она ошибалась, или он действительно смотрели на нее с упреком? Она была не уверена.

– Прекрасная погода… Вам не следует всегда сидеть здесь, среди книг, Себастьян.

Он выглядел бледным. Как будто похудел? Или ей так показалось, потому что он так странно на нее смотрел.

– Вы правы, Элизабет, я действительно не должен постоянно сидеть за книгами.

Он говорил еще медленнее, чем обычно. У нее возникло ощущение, что теперь она должна взяться за дело более энергично. Казалось, он снова в мрачном настроении, которое в последнее время посещает его все чаще.

– Наденьте прочные ботинки, тропинка вдоль леса еще немного сырая. Я буду ждать вас у ворот усадьбы. – Она улыбнулась ему и уже была у двери, когда он позвал ее по имени.

– Элизабет! Подождите… пожалуйста.

Она повернулась к нему с тревожным предчувствием. Себастьян встал и стал разглаживать свой пиджак. Он выглядел так, словно собирался произнести важную речь.

– Что… что