– Чего?!

– Угу. Вчера же. Угадай кто?

– Ну не Маруновский. Такой подставы быть не может!

– Может, Андрюх, может! Оказалось, он этой ночью дежурил за Болдыря. Причём, Болдырь говорит, Маруновский сам напросился, в зачёт будущих дежурств Болдыря, которые выпадают на слёт ветеранов.

– Опа… Красиво.

– Угу. Особенно учитывая, что я вчера не светился в свидетелях. Сдал орла нашим на руки, и пока они его принимали, слинял. Был бы Болдырь начальником смены, прокатило бы, как минимум до выяснения придержали бы. Ну уж до утра бы точно!

– Но ты же понимаешь, что Маруновский не случайно махнулся дежурством именно на вчерашнюю ночь?

– Спрашиваешь! Белыми нитками шито. Вот только у нас свидетелей нет, кроме нас самих. Максимум, получишь сейчас ориентировку на ночную хулиганку у себя на участке и всё. Ищи цыганского ветра в поле.

– Н-да… – Андрей в задумчивости сдвинул фуражку на затылок. Почесал лоб. – Ну что ж, оно, может, и к лучшему. Маруновский этим дежурством сам себе сук подпилил.

– Чего надумал-то?

– К Львовичу пойду, Олеж. Дам расклад, пусть сам решает.

– Дело говоришь. Если что, свисти, я тоже нарисуюсь.

Львович как обычно недовольно кряхтел и долго, сосредоточенно думал. Но, несмотря на все его забавные привычки и видимую простоватость, место своё он занимал не зря. Вопрос о возможном участии Маруновского в преступном сговоре был засекречен и взят под особый контроль. Андрей, само собою, получил строгий запрет на любое вмешательство. И в каком-то смысле это было горою с плеч.

– Вовремя ты анонима своего нашёл, – расставаясь на перекрёстке за Отделением, хлопнул его по плечу Харламов. – И вообще удача, что нашёл. А то так и нагнеталось бы, пока вопрос о твоём соответствии не поднялся бы наверху.

– Сдаётся мне, что Маруновский этого и добивался. Только не пойму, зачем?

– Мы это уже обсуждали. Просто он гад. Но ничего, будем надеяться, что недолго ему осталось.

На участок попал только после полудня, и там его уже ждал Юраш с явкой по подписке о невыезде.

– Надеюсь, ты понимаешь, что разбойная статья, которую тебе шьют, это не просто болтовня? От семи до двенадцати, Юраш, – сложив руки на столе, строго выговаривал ему Андрей, а у самого перед глазами стояла наивная влюблённая дурочка Алёна. – Отмечаться будешь являться по первому требованию, ясно? Со следствием сотрудничай активно, хватит в молчанку играть! И только попробуй мне засветиться в каком-нибудь беспределе!

– Понял. Спасибо, Андрей Иванович.

– Спасибо… – недовольно откинулся Андрей на спинку стула. – Куда мне твоё спасибо прилепить?! Или ты не понимаешь, о чём речь идёт? О твоей свободе! И знаешь, что, – резко подался вперёд, – я бы на твоём месте хорошенько подумал о том, где кончаются границы благородства и начинается идиотизм!

Юраш поднял на него жгуче-чёрный непонимающий взгляд. Андрей смотрел пристально и прямо. Миг – и в глазах Ворончака загорелось понимание, а вместе с ним недоверие. Даже ужас. На смуглых щеках вспыхнул взволнованный румянец.

– Вы и так нормально уже наворотили своими молчанками, – кивнул Андрей. – Хватит! Ни черта уже не случится больше того, что случилось. Ты уже напаскудил, Юраш! Уже мозги девчонке запудрил. Молись теперь, чтобы не залетела, не дай бог. Вот уж тогда точно война будет!

– Не смейте! – вскочил Юраш. Глаза его гневно засверкали. – Не было у нас ничего! Она не такая, мы просто дружим. И это я виноват, что согласился пойти к ней, и не могу теперь её подставить, вы же знаете, как её родители относятся к нам, цыганам.

Андрей осадился. Похоже, он снова влез туда, где ничего не понимает. Но зато он знал другое.

– Так тем более, Юраш! Ничего не было – отлично! Теперь просто перестаньте вести себя как дети и дайте показания по сути происшествия. Небо на землю не упадёт, вот увидите. И знаешь, что… – Понимал, что лезет не в своё дело, но не мог оставаться безразличным. Жгло. – Кончай девчонке бошку дурить! Да ещё и Тамарка тут же, сестрица выискалась. Это что вообще? Вы там с ума все посходили?! Может, и детей своих к Алёнке приведёшь, скажешь – племянники?

Юраш опустил голову, но ноздри его упрямо подрагивали.

– Извините, Андрей Иванович, но вас это не касается.

– А кого касается, может, отца твоего? Или даже всего табора? Они мне тут, между прочим, все пороги за тебя оббили! Ффф! – нервно сцепил пальцы на затылке. – Короче знаешь, ты не пацан уже. Я вам с Алёной свечку не держал, так что с меня и спрос маленький – просто следить, чтобы ты не вдарился в бега. А в остальном, сам решай, что тебе дороже, воля твоя цыганская или дурацкие благородные принципы. Всё. Свободен!

– Это не принципы, – уже возле порога остановился Юраш. – Я её люблю.

И до самого вечера потом Андрей ходил с этой простой фразой в голове. Какой-то дурацкий, нелогичный героизм, от которого вреда больше, чем пользы… Но было в этом что-то такое глубокое и настоящее, вызывающее уважение. Как, там, сказал Машков? – «У каждого фронта своя битва, и нет ничего позорнее, чем сбежать с неё раньше времени»? Так и есть. И эти двое, Юраш и Алёна, в каком-то смысле тоже бьются. Друг за друга.

И если весь день время тянулось, то стоило вернуться домой – и оно вдруг понеслось. «Смену караула» хотелось затянуть до бесконечности. То и дело сталкивались с Оксаной взглядами, едва заметно улыбались и делали вид, что всё, как всегда. Это при детях. Но стоило им убежать после ужина в комнату, как Андрей сорвался, зажимая Оксану в углу возле закрытой двери, зацеловывая, дыша ею…

Но, как назло, именно сегодня почему-то Маринка так и лезла на кухню: скреблась в закрытую дверь, канючила под нею, выпрашивая то водички, то просто, сама не зная зачем, заходила и тёрлась возле взрослых. Словно что-то чувствовала. Андрей злился, но сдерживался. И, когда всё-таки удавалось спровадить Марину обратно в комнату, всё с большим упоением припадал к Оксане. Времени и так было мало, а оно ещё и неумолимо бежало вперёд. Вопрос дальнейших отношений был открыт, вечно прятаться от детей не получится, да и не хотелось, но после короткого утреннего разговора, они оба словно избегали этой темы.

– А почему ты домой не идёшь? – в очередной раз заявившись «попить» деловито поинтересовалась Маринка. – Уже поздно вообще-то.

– И правда! – деланно удивившись, поднялась Оксана. – Пора.

И ведь видела, как Андрей ей маячит, мол, останься ещё, но игриво прикусив