Напряженная тишина взрывается визгом чайника на кухне, Че снова находит мою руку:

— Нам пора, ма! — По его лицу скользит улыбка. — Солнце, пойдем. Нужно же нам сегодня все-таки вернуться домой с елкой!

* * *

Такой же милой елочки мы не нашли, но Че в сердцах выбрал огромную пушистую сосну, которую мы вдвоем тащили пять остановок, продираясь сквозь сугробы — в трамвай с лесной красавицей нас не впустили. Мы вымотались, устанавливая ее в пустой после маминого переезда гостиной, ползая и прыгая, украшая ветви всем, что попало под руку — в ход, помимо советских потускневших игрушек и мишуры, пошли компакт-диски и фантики съеденных конфет из маминых подарков… Че предельно сконцентрирован на процессе, но я чувствую, что он благодарен мне. Снова утираю слезы, в последнее время они слишком часто появляются на щеках.

В кармане, оповещая о входящем смс-сообщении, просыпается телефон — вероятно, кто-то из клиентов желает удостовериться, что я буду завтра точно к назначенному часу. Нажимаю на экран, бегло читаю текст, пришедший с незнакомого номера, снова прячу телефон в карман олимпийки.

> ВСЕ НЕ ТАК. Прости, что не отвечала. Все не так.

Повторяю про себя эту странную фразу, всколыхнувшую в памяти смертельный зной и непроходящую сырость августа. И из рук падает елочная игрушка.

Что за глупая традиция — украшать к новому году общественный транспорт? В этом году объявили конкурс на самый нарядный трамвай. Не иначе я еду именно в нем, от обилия мишуры и бумажных снежинок на поручнях все сильнее болит голова.

Ночь я провела без сна — поглубже запрятав под подушку выключенный телефон, я как одержимая прижималась к теплой спине Че, и картины, одна страшнее другой, всплывали перед глазами. Ви вышла на связь… Напомнила о себе, чтобы я больше не забывалась.

Скоро Новый год, возможно, она просто хотела меня поздравить, но предчувствие нашептывало о другом. Ви, только ей одной, по силам разрушить мою жизнь, сделать все, чтобы самый лучший человек на Земле оставил меня. Прекрасная сказка с добрым принцем вот-вот превратится в песок и убежит сквозь пальцы, а мой уютный мир разлетится на ветру, словно карточный домик.

Из вязкого забытья меня вытащил громкий шепот Че — я проспала назначенный на семь утра визит к клиентке. Сшибая углы и матерясь, мы с Че носились по квартире — в прихожей он на бегу вручил мне кейс с ножницами и расческами, натянул на мою макушку полосатую шапку, и я выскочила на мороз. И даже не обняла его на прощание.

Отдышавшись у покрытого узорами трамвайного окна, я сдаюсь: руки дрожат, глаза режет от яркого света, гул двигателя вибрирует в голове и отдается болью в висках. Нужно извиниться и предупредить ожидающую меня девушку, что я скоро буду и уже в пути. Нужно прямо сейчас достать из кармана телефон и включить его.

Прищурившись, смотрю на проплывающие мимо серые дома и белые сугробы, от воспоминаний о встревоженном взгляде зеленых глаз немеет в груди. Че сегодня ко второй паре, потом его ждет работа и праздничное мероприятие, которое будет допоздна. Это хорошо, просто замечательно. Только бы он поскорее ушел из дома!

Нажимаю на боковую кнопку, телефон оживает — загружаются приложения, загорается индикатор сети. И одно за одним жужжат оповещения о пропущенных звонках. Это Ви, точно она. На глазах выступают слезы ужаса. Она знает мой номер, ведь он когда-то принадлежал ей.

Беспомощно моргаю, задыхаюсь, хватаюсь за спинку переднего сиденья.

Что ей нужно?

* * *

Я весь день на автопилоте вожусь с прическами клиенток, вздрагиваю от телефонных звонков, односложно и рассеянно отвечаю на вопросы Че и, ссылаясь на занятость, как можно скорее отключаюсь. Нужно взять себя в руки, Ви не может дотянуться до меня из своего нового города.

Солнце клонится к закату, мороз щиплет щеки, навстречу бегут люди с пакетами, полными продуктов и подарков — на румяных лицах предвкушение праздника. Тоже натягиваю улыбку, упрямую и радостную: вечером Че, устроившись по-турецки на диване, будет готовиться к ближайшему экзамену — первой в списке стоит история, а я, укрывшись пледом и обняв подушку, буду внимать каждому слову, прочитанному им вслух.

На узкой тропинке, петляющей между порозовевшими сугробами, я ускоряю шаг. И в то же мгновение заваливаюсь назад под воздействием неведомой силы — кто-то тянет меня за капюшон. Чудом устояв на ногах, разворачиваюсь, и все внутри покрывается инеем — я в упор смотрю в забытое, но все еще знакомое лицо. Передо мной стоит лучшая подруга — повзрослевшая, похудевшая и странная.

— Привет, Солнышко! — раздается звонкий голос.

Кровь приливает к вискам, шумит в ушах, пульсирует в горле.

— Ви? Привет. Ты… здесь? — Я задыхаюсь и чуть не теряю сознание.

Она раскрывает объятия и с визгом бросается мне на шею.

Резкие, пахнущие полынью духи и неуловимый аромат персиков остались прежними, но остальное изменилось — наши объятия выходят напряженными, деревянными, фальшивыми.

— Еще ночью приехала! Я тебе сто раз звонила! — сообщает Ви, увлекая меня с проторенной дороги в неизвестность. — Пойдем в кафе? Я угощаю. Ну, рассказывай быстрее, как ты?! Что нового?

— Я… Я теперь работаю. Тетя Анжела очень кстати оставила твои парикмахерские принадлежности… — На ходу Ви удивленно разглядывает меня, на лице расцветает теплая улыбка. — Но я могу купить себе другие, а эти, если нужно, верну тебе. И вещи… я их тебе верну.

— Да забей! — смеется она. — Нашла тему для разговора! Слушай, ну ты молодец! А как на личном?

Мне страшно до тошноты, язык онемел, и я только пожимаю плечами:

— Ну…

— Ты стала еще симпатичнее, Солнышко! — Ви перебивает меня, возбужденно трясет за рукав, но тут же прячет руки в карманы. — Ну а я… должна перед тобой извиниться.

* * *

В тесном кафе, расположенном на первом этаже жилого дома, Ви сбрасывает с плеч светлую дубленку, вешает ее на крючок и с ухмылкой оценивает новый свитер и джинсы, что я впопыхах натянула с утра.

— Солнышко, ну что это такое! — тянет она и, покачав головой, идет в глубину темного зала. Продираясь сквозь сизый сигаретный дым, вьющийся под матовыми лампами, обреченно шагаю следом. Я пытаюсь спрятать как можно глубже живущее во мне тепло, сохранить его и сберечь, но страх уже пробрался под кожу — мне придется врать и изворачиваться, и из глупой затеи все равно ничего не выйдет.

Ви занимает свободный столик, я, гремя стулом, сажусь напротив и наблюдаю за тонкими пальцами — они прячутся в черной сумочке, вынимают из нее и кладут на салфетку пачку сигарет и блестящую зажигалку.

— Чего пялишься? Ну да, я курю теперь, — поясняет Ви.

— А мама…

— Не знает. Потому мы пришли сюда, а не ко мне домой. Хотя поверь, плевать на ее мнение. Мне послезавтра восемнадцать, не забыла?