Вернувшись на свое место, он нагнулся, чтобы предложить тост, но стрекоза умирала. Отравленная алкоголем, она лежала на спине. Маленькие ножки дергались, а муравьи уже кишели вокруг стрекозы. Привлеченные сахаром, они набросились на беспомощное насекомое. Некоторое время они тянули ее каждый в свою сторону, ухватившись за лапки и крылья, пока, словно по невидимому сигналу, не подняли тельце с кирпича. Вместе они справились. Челюсти вонзились в пропитанную сахаром плоть. Маленькие ножки все дергались. Муравьи тащили стрекозу к себе в гнездо.

Адам наблюдал, попивая пинаколаду. Он ощутил необъяснимую грусть при виде того, как погибла стрекоза. Настроение Адама вновь ухудшилось. Коктейль показался приторно сладким. Подойдя к краю здания, Адам откашлялся, прочищая горло, а затем выплюнул приторную липкую массу вниз, на улицу. Его порадовало то, что заторы на дорогах, судя по всему, рассосались, а игра в тетрис закончилась. Теперь машины без преград мчались по шоссе. Адам попросил официанта вызвать ему шофера, после чего нырнул в бассейн и снова оставался под водой так долго, как только мог.

Тесс остановила машину перед зданием больницы и посидела в ней несколько минут, прежде чем выйти. Сначала она ждала, пока по радио допоют песню, затем, когда на телефон загрузится электронная почта, потом посмотрела на свой макияж в зеркале заднего вида. Тесс вылезла из автомобиля, лишь когда откладывать далее было просто невозможно. С тех пор, как вчера из больницы позвонили и сообщили, что Аркадий реагирует на лечение гораздо лучше, чем они надеялись, и теперь готов к тому, чтобы вернуться домой, Тесс ощущала необъяснимую тревогу, увеличившуюся после того, как она переступила порог больницы.

Тесс не знала, что могли бы означать слова «реагирует на лечение», но этот разговор надежды ей не прибавил. Сосудистая деменция была не столько болезнью, сколько концом долгого путешествия. Разум предает дряхлое тело, его изношенные старые органы, заменить которые нечем. Аркадий, первоклассный рабочий конь, надорвался.

Минуло три недели с тех пор, как скорая помощь увезла его в больницу, а Тесс последовала за ней в своей машине. За это время она успела более-менее смириться с утратой Аркадия. Когда она оставила его с медбратьями, прежде чем они вкололи Аркадию успокоительное, чтобы отвести на томографию, у старика опять случился припадок. До сих пор одетый в пижаму, он попытался сопротивляться медбратьям, встретившим его на автостоянке и намеревавшимся усадить его в кресло-каталку.

Пытаясь встать, Аркадий кричал на медперсонал по-немецки и по-русски. Эти звуки были гортанными и злыми. Но только тогда, когда он перешел на английский, сердце ее тревожно сжалось в груди. Обычно его английский был если не идеальным, то, по крайней мере, вполне приличным. Гласные звуки были округлыми, а согласные – такими же опрятными, как воротники его рубашек. Теперь же он выкрикивал проклятия в лица медбратьев, и речь его была невнятной, а ударение падало куда придется.

– По-шел на фиг! – растягивая слова, прорычал он мускулистому медбрату, крепко удерживавшему его в кресле-каталке, пока другой вытирал ваткой его бицепс и вкалывал ему успокоительное. – На фиг… на фиг… на фиг… Ты!

Лекарство подействовало. Аркадий обмяк в кресле-каталке, но наступившая тишина не смогла успокоить Тесс.

Пока врач не сообщила ей диагноз – маразм, – она понятия не имела, что делать. Что у него за болезнь? Станет ли Аркадию хуже? Первым его предаст тело или разум? Что хуже? Вернувшись домой в ту ночь, Тесс заглянула в себя и сделала инвентаризацию всех имеющихся в наличии внутренних ресурсов. Теперь она не была так уж уверена, что в ее сердце хватит сострадания, чтобы любить человека, от которого останется лишь пустая скорлупа.

То, с какой скоростью жизнь разметала в разные стороны членов ее собственной семьи, способствовало тому, что Тесс никогда не была близка к своим дедушкам и бабушкам, поэтому не видела, как в них угасает жизнь. Она боялась того, что будет дальше, и спрашивала себя, не боится ли того же самого Аркадий. Понимает ли он, что умирает? Будет ли его сознание затуманиваться до тех пор, пока окончательно не погаснет? Будет ли Аркадий этого страшиться? Сможет ли он вообще осознать, что с ним происходит?

Аркадию прописали лекарства, чтобы разжижить его кровь и унять сердцебиение. Врачи внимательно наблюдали за изменениями его состояния. Тесс множество раз навещала Аркадия в больнице после того, как был поставлен диагноз. Когда ее присутствие требовалось на работе, она посещала его не так часто. С ее точки зрения, в поведении старика не наблюдалось особых изменений в лучшую сторону, а вот Адам, заглянувший к деду незадолго до поездки заграницу, вернувшись, заявил ей, что, хотя Аркадий немного не в форме, во всем виновата вездесущая скука. Дед уже начал дипломатично улыбаться персоналу больницы, чтобы поскорее добиться выписки.

– Последнее, чего хочет дедушка, так это того, чтобы мы слонялись без дела, пока его компания терпит убытки, – сказал ей Адам.

От внимания Тесс не укрылось, что муж сказал «его компания» вместо «наша» или «моя». Опираясь на немалый опыт, она догадалась, что таким образом Адам пытается дистанцироваться от чего-то нехорошего, происходящего с фирмой. То же самое случалось и с маленьким Кейдом. Когда у ребенка были неприятности в школе и его нужно было взять на поруки, Адам говорил «твой сын». «Нашим сыном» Кейд становился тогда, когда делал то, что вызывало гордость за него, или когда они с Тесс просто стояли рядом и наблюдали за ним, бегающим по двору. В такие минуты они смотрели друг на друга с выражением благодарности. Ничего страшного. Какова бы ни была проблема, Тесс позволит Адаму самому с ней разобраться. Она боялась потерять Аркадия до тех пор, пока, распахнув дверь больничной палаты люкс, не увидела его вновь.

Старик сидел и смотрел в окно. Когда она открыла дверь, Аркадий поднялся и улыбнулся ей. Он выглядел замечательно, намного лучше, чем она – после стольких бессонных тревожных ночей. Хотя сейчас не было еще и десяти часов утра, Аркадий уже переоделся в костюм-тройку, его начищенные туфли блестели, а часы сверкали на запястье, выглядывая из-под манжеты рубашки. Старик стоял, слегка опираясь на трость. Это было что-то новенькое, но настолько соответствовало старомодному стилю одежды Аркадия, что, попытавшись представить его без трости, Тесс поняла, что не сможет. Увидев ее, старик улыбнулся. Зубы его казались большими и белыми, изборожденное годами лицо было красивым. Он напоминал американскую пустыню, величественную при любой погоде. К таким лицам эрозия прожитых лет относится благосклонно.

– Привет, Тесс, – отчетливо выговаривая все звуки, произнес Аркадий. – Я должен извиниться за мое недавнее поведение. Я был не в себе.

Она улыбнулась, испытав сильнейшее облегчение. Все ее страхи оказались ничем не оправданными.

– Ничего страшного, Аркадий, серьезно: ничего страшного. Тебе просто что-то привиделось… Ночной кошмар, или что оно там было… Такое часто случается…

Аркадий поднял руку, и Тесс поняла, что несет чушь.

– Пожалуйста, Тесс. Я отдаю себе полный отчет в том, что со мной произошло. В молодости я сам был врачом, да и сейчас я на младенца отнюдь не похож. Пожалуйста, не веди себя со мной, как с маленьким, только потому, что я состарился. Болезнь моя серьезная, но я принимаю лекарства. Все будет хорошо, обещаю тебе.