– Должен вам сказать, дамы и господа, – внезапно объявил он, – что все это чрезвычайно странно. До сих пор в городе не было случаев дневных нападений на виллы, да еще в присутствии хозяев.

– Может, это был похититель павлинов? – не моргнув глазом предположила Амалия. – Или мы имеем дело с заговором наследников покойного маршала? Мало ли что может взбрести в голову людям, которые лишились целого миллиона!

– Вы все шутите, сударыня, – с подобием улыбки промолвил адвокат. – А я вот вспоминаю, что в поезде, которым вы ехали, произошло какое-то темное дело. Настолько темное, что из Парижа сюда прислали комиссара Папийона, и он был в этом доме, хоть и полагал, будто я настолько забывчив, что не признаю его в лицо. Между прочим, – тут Бланшар покосился на Мэй, – он выпытывал у внучки моей жены, где вы были и что делали.

Как видим, адвокат хоть и постарел, однако же не лишился былой проницательности, и, по правде говоря, Кристиану де Ламберу сделалось малость не по себе. Он-то привык считать Бланшара старым чудаком, а тот, оказывается, вовсе не утратил прежней хватки.

– Что ты имеешь в виду, Юбер? – обратилась к нему встревоженная жена.

– Я имею в виду, – ответил адвокат, испытывая мало понятное людям другой профессии удовольствие от того, что сейчас он припрет оппонента к стенке, – что нападение на твою внучку может быть как-то связано с тем, что произошло в поезде. А стало быть, и с баронессой Корф.

И он улыбнулся своей тонкой улыбкой, о которой в свое время знаменитый прокурор Реми де Фужероль говорил, что один вид ухмыляющегося Бланшара вызывает у него приступ язвенной болезни, колики и разлитие желчи разом.

– У меня другое объяснение, – сказала Амалия, и Кристиан тотчас же весь обратился в слух. – Что, если нападение подстроили вы, чтобы заставить мисс Мэй поскорее вернуться домой? И именно поэтому вы теперь не хотите, чтобы она мне все рассказала, потому что такие шуточки чреваты серьезными неприятностями. Это вам не китайская ваза и не пара подброшенных ложек.

Улыбка Бланшара несколько померкла.

– Дорогой, – вмешалась его жена, и голос ее прямо-таки источал мед, – я полагаю, что так мы можем дойти до бог весть чего. В конце концов, друзья Мэй – наши друзья, не так ли? – Говоря, она пребольно ущипнула его за руку. – Мой лакей проводит вас, но я очень прошу вас, господа и вы, сударыня, не утруждать бедняжку. Ей и без того досталось.

Когда двое мушкетеров и кардинал удалились, Бланшар сердито обернулся к жене:

– Кларисса, я не люблю лезть в чужие дела, ты же знаешь, но тут может быть так, что ей понадобится помощь адвоката. Зачем ты разрешила им говорить с ней без нас? Мы должны знать, что происходит, в конце концов!

– Дорогой Юбер, – снисходительно промолвила его половина, грациозно пожимая плечами, – до чего же ты наивен!

После чего она провела его в комнату, которая находилась под комнатой Мэй, и королевским жестом указала на камин.

– Каминная труба, – пояснила Кларисса. – Зачем в наши дни подслушивать у замочной скважины, когда есть другие пути? Секретничать – это их право. Зачем же им мешать, верно?

Не удержавшись, адвокат расцеловал Клариссу, и поэтому они пропустили начало разговора Амалии с Мэй.

– Как вы себя чувствуете? – спросила Амалия, присаживаясь к Мэй на кровать.

Мэй храбро объявила, что сейчас все хорошо, а тогда она ужасно испугалась.

– У меня была только шпилька, и я… Видели бы вы меня! Он схватил меня за горло, а я отбивалась шпилькой, как шпагой! – И она еще раз повторила эту фразу, довольная, что нашла эффектный оборот. Ее щеки раскраснелись, глаза сверкали. Без сомнения, какой-нибудь бессердечный человек не преминул бы заметить, что нападение только пошло Мэй на пользу: она похорошела, и от былой застенчивости не осталось и следа.

– Мэй, ты самая храбрая девушка на свете! – вырвалось у священника.

– Уолтер, сделайте одолжение, – вмешалась Амалия, – посмотрите, не стоит ли кто за дверью. Никого нет? Прекрасно. Господин граф! Передвиньте, будьте добры, эти ширмы поближе к камину. Вот так, очень хорошо. Прошу всех говорить потише, – так, на всякий случай. А теперь к делу. Мэй, как именно выглядел ваш гость? Опишите мне его как можно подробнее.

Мэй ответила, что человек был высокий, и, подняв ладонь над головой, показала, на сколько он был выше ее. Ему около тридцати пяти, у него усы, а теперь еще и две царапины на лице, в том месте, куда она попала шпилькой.

– Жаль, что слуги стерли с подоконника след, – вздохнула Амалия. – А садовник или кто-нибудь еще его не видел?

Мэй ответила, что, кажется, нет.

– У него был акцент? – продолжала Амалия. Но Мэй этого не помнила.

– О! – Она встрепенулась. – Я вспомнила, как это называется в книгах, особую примету, да! Когда он заговорил, я увидела, что у него не хватает части зуба. То есть…

– Половины верхнего переднего резца, – кивнула Амалия. – Так что именно он вам сказал?

– Вы его знаете? – изумился граф.

– Как только я поняла, что речь идет о господине, который с легкостью забирается на второй этаж и без ущерба для себя выскакивает из окон, я уже тогда предположила, с кем мы имеем дело, – ответила Амалия. – Итак, Мэй, мне нужно дословно все, что он сказал. Чего он хотел от вас?

– Он искал аквилон, – ответила девушка изменившимся голосом. – И все время повторял, куда мы его дели.

В комнате повисло недоуменное молчание.

– Да, – уронила наконец Амалия, – это любопытно.

– Позвольте, – проговорил Кристиан, волнуясь, – но ведь аквилон – это северный ветер? Или я чего-то не понимаю?

– Мэй, может быть, ты не так его поняла? – предположил священник. – При чем тут ветер и куда его можно деть?

– Я тоже ничего не понимаю, – призналась Мэй. – Но только в одном я уверена: он говорил именно об аквилоне. Он повторял и повторял это слово. И… – она запнулась, – по-моему, он был очень рассержен. Он действительно считал, что аквилон находится у нас.

– Воля ваша, – объявил граф, – но я не вижу никакого смысла.

Однако священник придерживался другой точки зрения.

– Я думаю, то, что мы не видим смысла, не значит, что его нет на самом деле, – сказал он.

– Вот именно, – поддержала его Амалия. – Аквилон как ветер не может иметь к делу никакого отношения. Очевидно, это обозначение чего-то другого… иными словами, код.

– Да, но в таком качестве аквилон может означать все, что угодно, – заметил граф.

– Или кого угодно, – подхватил священник. – Что, если аквилон – это фамилия или прозвище?

– Что ж, будем иметь в виду, – сказала Амалия. Она поглядела на часы и поднялась с места. – Мы с графом сегодня уезжаем искать отгадку дела в Париже. Что же касается вас…