— В смысле? К отцу что ли поехала?

— Ну какой, на хрен, отец, Ир? К мужу я вернулась.

— Какой, на хрен, муж, Ерофеева? — охает она. — Ты там совсем долбанулась, что ли?

— Да, Ир, я долбанулась, но у меня всё нормально. Только Володьке и этому… второму, не говори, что знаешь где я.

Пауза.

— Значит так, сейчас я Тоську в сад и сразу к тебе.

— Нет, Ир, ко мне ты не поедешь, — спокойно, но твёрдо отшиваю я. — Сейчас мне это не нужно. Прости.

Ирка ещё какое-то время сопит в трубку, наверняка подбирая ответ помягче, но в конечном итоге просто отключается.

Удивительно, как это, оказывается, просто — быть стервой. Ты просто есть и всё. Тебя просто несёт, и с каждым разом лебезящей покорности того, кто ещё совсем недавно диктовал свои правила, становится всё меньше. И ты всё затягиваешь гайки, требуешь всё больше, орёшь всё громче. А он, этот смешной почти бывший муж с каждым днём всё тише и покладистее. И если на следующий день после моего эпичного появления он ещё пытался определить для меня какие-то рамки и поставить в них, то к исходу вторых суток уже просто прибегает по зову: «Эй, ты!», не дожидаясь, пока в стену полетят очередные предметы интерьера.

Сама же я либо тупо лежу на кровати и пялюсь в потолок, либо тоннами, не вылезая из этой самой кровати, поглощаю заказанный фастфуд. А перерывах между этими увлекательными занятиями выношу мужу мозг. Выклёвываю, выедаю чайной ложечкой. Высасываю через трубочку. Сразу за всё и за всех. Припоминая все его собственные грешки и накидывая сверху грешки всей мужской половины человечества.

А по ночам рыдаю в подушку и периодически бегаю блевать.

Плана «что потом» у меня до сих пор нет, я просто пытаюсь прийти в себя. Иногда вдруг ловлю себя на надежде, что Ирка проболталась, и Димка вот-вот нагрянет. Но его нет. Тогда я начинаю оправдывать это тем, что Ирка всё же не проболталась. Или тем, что мужики действительно уехали. Или что угодно ещё… Но потом перед глазами встаёт жилистая рука с кольцом на безымянном пальце и сорванная с напряжённых губ правда: «она — жена», и я понимаю, что дело не в Иркином умении хранить секреты. Он просто не придёт. Потому что ничего личного.

На третий день меня осеняет — а Нина Шестакова, это, случайно, не дочка ли папиного знакомого Сан Саныча Шестакова? Царствие ему небесное, не дожил до папиного юбилея буквально пару месяцев. Но зато раньше они, помнится, довольно часто общались не только по бизнесу, но и по-приятельски, и перед моими глазами даже теперь встаёт его высокая сухощавая фигура.

Гугл в помощь, как говорится. Поисковик выдаёт по запросу кое-какие моменты из биографии Сан Саныча: дважды женат, единственная дочь Нина Шестакова. Окей, иду дальше. Нина Александровна Шестакова: наследница многомиллионного бизнеса, имеет двойное гражданство Россия-США, первый муж — некий Кевин Бом, второй — Дмитрий Пригожин. На фотографиях обнаружилась и она сама — блондинка из Стекляшки.

А вот фотографий Дмитрия Пригожина я так и не нахожу, вернее нахожу, но кого угодно, только не того самого, «моего» — словно мужиков прорвало вдруг быть Дмитриями Пригожиными. Однако сухие факты его биографии всё же обнаруживаю: тридцать пять лет, женат на Нине Шестаковой, детей нет, сеть оружейных бутиков, предположительно хозяин скандального клуба «INCOGNITO LOVE»

…Чего, блин?

Поисковик услужливо подсовывает фоточки заведения, и я словно с разбега проваливаюсь вдруг в воспоминания! Как стояла там, потерянная, под вывеской, как с дуру ума приняла приглашение незнакомца в маске. И всё что потом…

«Часто там бываешь?» — «Как ни странно нет…» — «Почему странно, потому что живёшь рядом?» — «И это тоже»

А оно вон чего на самом-то деле…

Впрочем, эта информация разнится, и некоторые источники указывают хозяйкой Нину Шестакову. Возможно потому, что основатель и первый хозяин клуба — её отец, тот самый папин приятель Сан Саныч?

В дверь осторожно скребутся, но я вздрагиваю, словно в неё колотят — настолько погрузилась в «расследование»

— Пошёл к чёрту, Желтков!

Но он всё равно заходит — в руке бутылка вина и бокалы. Смотрю на него настороженно, но почему-то не хочу прибить, видимо что-то в выражении лица останавливает — там полная отрешённость.

Садится на пол возле кровати, приваливается к ней спиной, молча протягивает мне бокал. Я беру. Он наливает нам обоим и тут же залпом выпивает свой. Снова наливает, предлагает тост:

— Давай, за нас что ли? Как бы там ни было, но жили не тужили, да и ты мне нравилась. Как человек, как… партнёр по совместной жизни. Ну и как женщина тоже. Нет, правда, ты классная, Лис. Может, даже, у нас могло бы получиться что-то нормальное. Если бы НЕ. — Вздыхает и, не дожидаясь, пока я с ним чокнусь, пьёт.

Я растеряна. Впервые за всё время вижу его таким. Обычно довольно шустрый и даже заносчивый, с толикой самовлюблённости и эгоизма, сейчас он похож на презерватив в кустах — страстно отработанный и больше никому не нужный.

— А ведь я, если честно, струхнул, когда ты пришла, — поднимает он на меня взгляд. Взгляд бесконечно потерянного человека. И я даже начинаю испытывать к нему что-то вроде жалости. — Ты, кстати, это… Прости за ту оплеуху, ладно? Правда, само собой получилось, сорвался. Казалось, земля под ногами проваливается, надо было срочно вернуть тебя хотя бы на пару-тройку дней…

— Да ладно, чего теперь. Я уже знаю, что отец на тебя давил. Но выдохни, — отпиваю вино и, тут же, вспомнив что мне нельзя, отставляю бокал, — ты ему больше не интересен.

Сергей нервно смеётся.

— Да уж. Тот самый случай, когда шило на мыло, но постфактум понимаешь, что лучше бы всё-таки шило...

Жду пояснения, но муж просто задумчиво болтает вино в бокале и периодически усмехается.

— Я что хотел-то… Давай завтра заявление подадим? Чтобы ускоренно, по обоюдке. Машину можешь забрать, кредит выплачу до конца недели и отступных полтора ляма на карту переведу. Серьёзно. У меня только одно условие — не приходи сюда больше, ладно? И вообще даже близко со мной не появляйся. Надоело мне всё это. Как пацана какого-то на измене держать… но мы, нахрен, не в девяностых живём!

Мне его действительно жалко. Да, он