– Где он живет? – Кулаки чесались засветить недалекому старлею в ухо. – Семья есть?

– Да какая семья, нет у него никого… Была жена, но в войну эвакуировали ее на восток, да так и не вернулась – в Средней Азии жизнь себе устроила без нашего Авдеенко…

– Адрес! – уже не сдерживаясь, прокричал в растерянное лицо Евдокимова Алексей.

Они покинули неповоротливую машину за пару дворов до нужного адреса – не подваливать же с такой помпой! Месили грязь по узкому переулку, застроенному частными домами.

Калитка распахнулась, они почти бежали по дорожке к продавленному крыльцу. Петров сообразил с полувзгляда – заспешил, косолапя, на заднюю сторону дома. Алексей с Куртымовым достали пистолеты, Черкасов толкнул дверь – вдруг не заперто? Особо церемониться не хотелось – преступник мог среагировать.

Дверь была открытой. Далеко идти не пришлось, труп лежал здесь же, в сенях – запрокинув голову, подогнув колени. Мужчине далеко за сорок, раздет по пояс, в милицейских штанах со смешными штрипками, в рваных носках. Живот был вспорот ножом, смерть была не из радостных – на лице отпечаталась невыносимая боль. Убийца даже не заходил – сделал свое дело и убрался. И все же, перепрыгнув через труп, Алексей кинулся в хату. За спиной сопел Куртымов, бормоча под нос, что это уже полный бандитский беспредел и таких подонков надо расстреливать на месте!

Алексей метался по скудно обставленным комнатам, а Куртымов выворачивал крышку люка в подпол, светил фонарем. Потом полез на чердак, оттуда крикнул – пусто. Алексей распахнул заднее окно.

– Петров, проверить сараи, сортир, осмотреть участок!

– Что-то неладно, командир? – опешил оперативник.

– Все неладно, нас снова уделали!

Злости явно не хватало, где же взять ему столько злости? Убийца пришел рано утром, когда все вокруг еще спали – ежу понятно, что никто его не видел! В дом фактически не заходил – едва порог переступил. Отпечатки пальцев снимать бесполезно. Орудие убийства прихватил с собой, чтобы не оставлять милиции шанса…

– Вот же холера… – расстроенно бормотал Куртымов. – Макарыч, ты понимаешь, что произошло? За что они Авдеенко?

– За все хорошее, – огрызнулся Алексей. – За плохое не убьют. Не думаю, что Авдеенко шибко сотрудничал с бандой, но за горло его взяли – знали что-то такое, что он хотел бы скрыть. Пришлось выполнять поручение. Он оставался один в подвале, грамотно подогнал сложившуюся ситуацию. Уверен, что если мы толково допросим Шпингалета, все окажется не так, как нам представили. Видимо, у Авдеенко не было другого выхода…

– Но зачем его убивать? – повторял Куртымов.

– А ты головой подумай. Авдеенко не додумался, так хоть ты додумайся! – Алексей выразительно постучал по черепу. – Чтобы не слил ту фигуру, что его науськала на это дело! Убить могла и другая фигура, а тот, кто его науськал, остается пока в тени. Надо выяснять, как провел Авдеенко свой последний день – восстановить по минутам! Куда ходил, с кем общался, все телефонные разговоры, если таковые были…

Отчаяние еще не охватило, но осознание собственного бессилия просто бесило! Трупы множились. Только при нем уже семеро! Четверо инкассаторов на ЖБИ, включая водителя, сторож Лукьянов в музее Шабалина, младший сержант Авдеенко, Сивый – который явно что-то знал (теперь в этом нет сомнения) и который, как ни крути, был таким же, хотя и слегка оступившимся, гражданином Советского Союза…

Все это напоминало ритуальные пляски у застывшего идола – много движения, а толку никакого! Хватался за голову майор Черепанов, носились оперативники, изображая кипучую деятельность. Над конторой старлея Евдокимова нависла угроза принципиальных оргвыводов. Люди работали как тракторы. Опрашивались соседи Авдеенко, проводились щепетильные допросы сотрудников линейного отдела.

Авдеенко заступил на смену в восемь вечера, когда Сивый уже сидел, со смены никуда не отлучался, к телефону его не вызывали – дежурный в этом был уверен. Но что он делал до заступления на смену, покрыто мраком.

От соседей толку не было, они лишь пожимали плечами. Этих достойных людей весьма своевременно сразили глухота, слепота и полный паралич памяти. Из логики явствовало, что связь Авдеенко с неопознанным господином произошла в промежуток времени между посадкой Сивого и заступлением младшего сержанта милиции на смену.

Кто эта сволочь? Черкасов фактически не знал своих людей (за исключением Дьяченко, которого не видел целую вечность), лишь первые мимолетные впечатления. Это мог оказаться любой из них или вообще никто. Последнее бы больше устроило. Он ловил себя на мысли, украдкой наблюдая за работой оперативников, что один из этих людей может только делать вид, что рвется докопаться до истины, а сам закапывает ее еще глубже, что автоматически сводит на нет усилия всей группы…

Людей катастрофически не хватало. Приходилось заниматься арифметическим делением. По убийству Авдеенко работали Куртымов с Петровым. Гундаря он отправил в музей к Шабалину – у работников могла включиться память, могли вскрыться новые факты.

Вишневский с Дьяченко работали на заводе ЖБИ: вновь опрашивали жителей окрестных домов, теребили администрацию. Петр Антонович Конышев работал со Шпингалетом, которого расстроенный Евдокимов отдал оперативникам со всеми потрохами.

Версия Алексея, в принципе, работала: почему Авдеенко в эту ночь остался один в подвале? Что в его прошлом было не так? С кем он общался вне работы, где проводил свободное время? Информация поступала регулярно, но пользы от нее не было!

Пашка Чумаков шатался по вокзалу, работал с внештатными агентами, пытался докопаться, с кем в последние дни контактировал Сивый и за что он, собственно, заслужил смерть…

Ниточка просто обязана была вылезти. Но не вылезала. Почему? Это заслуживало скрупулезного рассмотрения.

«Не там мы копаем, – размышлял Алексей, запирая вечером опустевший отдел. – Если в группе есть чужак, он сделает все возможное для сведения к нулю коллективной работы. Его вычислять надо! И эта личность потянет за собой остальных, пребывающих пока в тени…»

После случая с Евгенией он уже боялся подходить к своему дому. Хоть на вокзал иди ночуй! Улица давно опустела – не отвык еще народ от комендантского часа. Дай Черкасову волю, он бы эту практику продолжал – по крайней мере меньше станет на улицах сомнительной публики.

У дома никого не было. За шторами у Прасковьи Семеновны горел свет. Он привычно нащупал рукоятку «ТТ», крадучись, словно вор, проник в подъезд. Лютая темень жгла глаза, как яркий солнечный свет. Темноты бояться не стоило – по своим параметрам она не страшна. А вот всякие особы, которые в ней таятся…

Он миновал короткий тамбур, медленно поднялся по лестнице. Инцидент с Евгенией выбил его из колеи, это было нелепое дополнение к уже имеющимся проблемам. Почему так тяжело смотрел Дьяченко? Весь день он ловил эти взгляды. Тот с ним почти не общался, только по работе, и то сквозь зубы. Впрочем, странно ли?