Вот и целый день прошел – Иван так и не позвонил. Зря весь день мобильник в кармане рубашки носила, чуть его в колодец не выронила, когда за ведром наклонялась… Легла спать в расстроенных чувствах, даже всплакнула немного в подушку от огорчения. А поплакала – и пришла трезвость мысли, хоть и грустная, зато правда. И в самом деле – чего она себе навоображала? Как та мамашка из сказки про Золушку, которая собирала в полезный итог оказанные знаки внимания? Да, один раз он сказал – нравишься, мол, чертенок. В другой раз сказал – не простая ты, совсем не простая. А в третий раз, значит, телефон попросил. И… что? Из этого следует какие-то выводы делать? Нет уж, хватит! Вот наступит утро, и она больше не будет… ждать. И даже телефон с собой таскать не будет как идиотка. Да и не позвонит он, конечно, не позвонит! Ему бы самому с собой в первую очередь разобраться, при чем здесь она…

Так и промыкалась полночи без сна, зато утром спала долго и крепко, даже петухов не слышала. Выглянула в окно – на улице во всю матушку солнце шпарит! Поплелась на кухню – умываться. Проходя мимо зеркала, остановилась, оглядела себя – ну и видок… Ноги загорели до линии шортов, и руки – до коротких рукавов рубашки. Некрасиво, в глаза бросается. И вообще, надо бы по-настоящему позагорать, как белый человек, в купальнике. А можно и топлес, тут для этого все условия есть. Вон там, на задах огорода, на маленькой полянке, из-за густого малинника ее с дороги не видно будет…

А что, вполне хорошая мысль! Берем старое одеяло, книжонку какую-нибудь, пару бутербродов с домашним сыром и – вперед… Ах да, еще телефон, черт с ним…

Расстелила на траве одеяло, разделась до трусов, легла на живот. Ах, как хорошо солнце по спине, по лопаткам топчется… По высоким розгам малины ветерок гуляет, где-то высоко пчела жужжит. А по гладкой крышке телефона божья коровка ползет… Чуть тронула ее ногтем, и та выпустила крохотульки-крылышки, полетела… Божья коровка, полети на небо, там твои детки кушают котлетки… Да не позвонит он, не жди, не жди…

Телефон ожил мелодией вызова, когда она совсем сомлела. Села на одеяле, схватила футболку, инстинктивно прикрыла ею грудь, будто Иван каким-то образом мог ее увидеть, и лишь потом взяла дрожащее тельце телефона в ладонь, откинула крышку, даже не взглянув в окошко дисплея…

– Здравствуй, дочь…

Ох, это же мама… Сердце забилось еще сильнее, заметалось в груди пойманной в силки птицей.

– Да, мам, здравствуй.

– Ну, как ты там?

– Да… Нормально… Все хорошо…

– А чего на звонки не отвечаешь?

– А я… Я телефон в номере все время забываю…

– Чего ж ты у меня забывчивая такая, дочь?

Что-то странное слышалось в мамином голосе – смесь язвительного и грустного, даже некоторая нотка раздражения там присутствовала. И спине отчего-то ужасно щекотно стало, будто по ней муравей пробежал… Или кто-то ее сердитым взглядом колет…

Обернулась – и чуть не выронила телефон из руки. По огороду, старательно пробираясь меж грядками и держа около уха мобильник, шла мама. Дошла до плетня, повела вокруг головой и – встретились глазами…

– А, вот ты где! Загораешь, значит. Ну-ну…

Стыд обрушился на голову, как ведро холодной воды из колодца. Пальцы, держащие телефон, онемели, и сам телефон будто приклеился к уху, не оторвать. Так и сидела в этой дурацкой позе, пока мама шла к малиннику, а потом, кряхтя, пристраивалась к ней на одеяло и устало скидывала туфли с ног.

– Да оторви от уха телефон-то, чего ты в него вцепилась! – проговорила тихо, оглаживая отекшую щиколотку. – Ладно, чего уж теперь…

– Мам, прости меня… Пожалуйста… Я тебе сейчас все объясню…

– А не надо мне ничего объяснять, я и так уже все знаю. А ты думала, мать такая дура, да? Доча на звонки не отвечает, а мать будет сложа руки сидеть? Мать вон в институте весь деканат на уши подняла, куда любимую дочу дели…

– Да? А, ну да… А… как ты меня здесь нашла?

– Да подружка твоя с первого захода раскололась, все твои маршруты выдала! А заодно и причину этих маршрутов тоже, хотя я особо и не настаивала. Подружки, доча, вообще существа лживые, хлопотные и завистливые. Я тебе всегда говорила, не шибко с подружками планами делись, а ты меня не послушала.

– Мам, ну прости! Я просто… Я не могла иначе поступить, пойми меня!

– Ага, ага. Значит, говоришь, понять тебя надо. А ты сама-то много свою мать понимаешь? Или тебе понимать не обязательно? Я, значит, вкалываю с утра до позднего вечера, а ты мои денежки моим же обидчикам отдаешь?

– Ну почему обидчикам, мам… Там Тимоша, он маленький… Какой же он обидчик? Неужели тебе его не жалко?

– Жалко, конечно. Только я здесь при чем? И моя обида на отца при чем? Да и не в этом даже дело… Может, я тоже ждала, что отец за этими деньгами ко мне приползет… И он бы приполз, обязательно приполз, я его знаю!

– И ты бы дала?!

– Конечно, дала бы. Но – с условием.

– То есть… С каким условием?

– А чтобы в семью вернулся, вот с каким. Слово бы с него взяла, он бы и вернулся.

– Шантажом, значит? А зачем он тебе… такой? Он Катю любит, мам…

– Да мне какая разница, кого он там любит, кого не любит! Много ты в этом понимаешь, умная нашлась! Ты даже не представляешь, каково это бабе – одной… С работы в пустые стены приходить…

– И все равно, мам…

– Да ладно, хватит тебе! Ты, значит, умная и добрая, а я – глупая и злая, да? А я ведь тебе мать, между прочим, а не посторонняя тетка! Ты матери под дых дала, еще и учишь меня сидишь! Никогда тебе этого не прощу…

Мать вдруг сильно и глубоко вздохнула, потерла ладонью грудь, будто тяжелые, только что произнесенные слова застряли там колкой болью. Потом глянула на нее коротко, усмехнулась зло.

– А хочешь, доча, я тебе анекдот расскажу? Вот, слушай сюда… Сидели, значит, на балконе две девочки – одна добрая, другая злая. Злая девочка и говорит доброй: давай будем в прохожих плевать! Ну, плюнули они по разу… Злая девочка плюнула – не попала. А добрая девочка плюнула – и попала. А думаешь, почему? Потому что добро всегда побеждает зло… Хороший анекдот, правда, доча? А главное, жизненный такой… Чего ж ты не смеешься?

Она вдруг обнаружила, что так и сидит, прижимая к голой груди футболку. Расправила ее вялыми руками, принялась натягивать, застревая головой в вороте и чувствуя, как набегают на глаза виноватые запоздалые слезы. Вынырнула из ворота, шмыгнула носом, подняла на мать глаза… И увидела поспешающую к ним вдоль плетня бабу Симу, радостную, улыбчивую, торопливо поправляющую платочек на седой голове.

– Ахти, гости-то у нас какие! Здравствуй, Татьяна, а я издали-то и не признала тебя! Раздобрела, обважничалась, и машина у ворот, гляжу, шибко богатая… Ну, пойдемте, нето, в избу, обедать будем!

– Да некогда мне обедать, теть Сим… – тяжело поднялась грузным телом с одеяла мать. – Я ведь так, на минутку заехала, вон, с дочкой поздороваться…