«Красная майка» был не так уж плох. Он разговаривал со мной, и делал это так, как будто я была нормальной хорошей девчонкой, которой в голову никогда не лезут всякие противные мысли. Может быть, это будет не так уж плохо — потанцевать с ним. Может быть, моя танцевальная радость от этого только возрастет. Проблема заключалась в том, что я не хотела с ним связываться. Например, начнем мы танцевать, а это получится совсем не весело. Тогда как я это прекращу? Я на него не смотрела, я смотрела прямо перед собой и пыталась решить, смотреть мне на него или нет.

«Можно я куплю тебе выпить?» — спросил он. Это было мило с его стороны, то, что он это предложил, и я даже еще раз взглянула на его загорелые руки и подумала, что это такие руки, в которых я была бы не прочь оказаться, но мне не хотелось, чтобы он покупал мне выпить, чтобы потом не вышло так, будто я ему что-то должна. Поэтому я сказала: «Нет, спасибо», и он ушел. Я знала, что он не вернется. Мне стало почти что одиноко, я почти что пожалела. Я чувствовала, что мы вместе слушали музыкальную группу, разумеется не сговариваясь, а теперь я осталась слушать ее одна. Я удивилась себе: ну почему я так неприветлива? Вы можете решить, что я предпочитаю собственное общество, но это совершенно не так. Может, в прошлой жизни я была кактусом. Может, я была моржом.

В любом случае было похоже на то, что легкий налет сожаления и эти шесть или восемь бокалов красного вина не очень хорошо ладят между собой в моей голове, и потом, когда я впустила в себя музыку, это тоже пошло не на пользу, и все стало еще хуже и как-то слишком. Во мне медленно нарастало беспокойство, мне казалось, что я в душной ловушке. Я попыталась смотреть на Тонкого Капитана, но он на меня не смотрел. Он смотрел на толпу. Было видно, что он любит толпу, тысячу безымянных лиц, слитых в одно. Толпа нравилась ему своими размерами. Огромное раскачивающееся животное. Я тоже была его частью. Я была его глазами. Тонкий Капитан любит, когда взгляды прикованы к нему. Он всасывает в себя любовь. Мое сознание обваливалось куда-то вниз, кружилось.

Я стала пробираться к выходу.

Высосали ли из меня любовь?

Бывает ли моржам одиноко? Были ли у них братья?

Я выбралась на свежий воздух и рухнула на лестницу. Прохожие, наверное, принимали меня за старый мокрый флаг, брошенный на ступени. Белый бетон врезался мне в спину, холодил ее. Мне нравилось это ощущение.

— С тобой все в порядке, подружка? — спросил вышибала, который, казалось, исполнял боевой танец, а на деле просто складывал огромные смуглые руки на груди.

Я поразмыслила о своем прекрасном платье, которое теперь выглядело однозначно убого из-за пятна от пролитого пива. Я поразмыслила о своей голове, которая не очень-то отличалась от платья и была липкой и размокшей от алкоголя. Я втянула в себя запах океана и, даже не пробуя встать, ответила:

— Поразмыслив обо всем, могу сказать: да, у меня все в порядке.

— Знаешь, не стоит тебе здесь лежать, а то вдруг кто-нибудь на тебя наступит. — На руке у вышибалы была татуировка в виде якоря.

Моя мысль качнулась взад-вперед: может, это знак, может, нет. Но мне не хотелось шевелиться. Ни капельки не хотелось. Поэтому я застонала в надежде, что это, может быть, заставит его отнестись к моему положению чуть более сочувственно.

— Подружка, ты слишком много выпила?

— Да, — сказала я, подозреваю, чуть резковато, потому что все его сочувствие как-то сразу улетучилось.

— Послушай, если тебя тошнит, туалеты там, за углом. Боюсь, что должен попросить тебя подняться. — Он стоял прямо надо мной, как тень.

Я на ощупь перевернулась и встала, опираясь на перила и буравя его тусклым взглядом. Я ненавидела, когда кто-нибудь указывал мне, что я должна делать.

Осознав, что мне надо возвращаться внутрь, я испытала усталость. Но я не могла сдаться. Я не хотела снова там оказаться, но должна была вернуться за ним, за Тонким Капитаном. Я до отказа вобрала в себя воздух. Я была готова. Я нетвердо держалась на ногах, я дышала, я была наполнена любовью. Я решительно нырнула обратно.

К счастью, концерт закончился, и люди расходились или собирались у бара. На сцене никого не было. Тонкий Капитан исчез. Я все равно его найду. Он попросил меня прийти. Он хочет, чтобы я нашла его. Он ждет меня. Он скажет: «А, вот и девушка в красном платье. Я так рад, что ты пришла». Он…

— Девушка, а пропуск у вас есть?

Я нашла дверь, ведущую за кулисы.

— Какой пропуск?

— Пропуск за кулисы. Не могу впустить вас без пропуска, извините.

— Но меня пригласили.

— Извините, леди. Нужен пропуск. — Охранник скрестил руки на груди и стал каменной стеной. А я стояла и излучала отчаяние, когда вдруг другой мужчина обнял меня за плечи.

— Все нормально, Рон, она со мной, — сказал он мужчине-стене. Все произошло как по волшебству: мужчина-стена автоматически сделал шаг в сторону, и мы вошли внутрь. Вот как все просто. Я чувствовала себя так, как, должно быть, чувствовал себя Христос, когда расступилось Чермное море[1]. Волшебник был почти полностью лысым — не старым, просто лысым. Еще он был потным. У него были белая кожа с легким синеватым оттенком и кошачьи глаза, и, хотя он продолжал обнимать меня за плечи, я не была уверена в его реальности.

Казалось, все произошло в одну секунду. Я не успела ни поблагодарить его, ни спросить о чем-нибудь, как… вот я уже там, в комнате для музыкантов, в пространстве свободного полета, куда допускаются только избранные.

Это была маленькая безобразная комнатка. С одной стороны диван, посередине столик с нарезанными фруктами и сыром, ряд зеркал, холодильник. Там были люди, они стояли и сидели группками, курили, болтали, смеялись. Они выглядели постарше, чем я. Я сразу же увидела Тонкого Капитана. Он меня не видел. Он сидел на диване с девушкой и разговаривал с ней. Одной рукой он ее обнимал.

— Ну? И кто же тебя пригласил? — поинтересовался лысый мужчина.

Я видела, что на меня смотрят. Я очень выделялась. Красное платье. Оно было неуместным. Оно было надуманным и громким. Мне хотелось приглушить его. Мне хотелось в чем-нибудь его растворить. Я дико уставилась на лысого мужчину. Я не могла говорить. Я не могла ответить, кто меня пригласил. Из угла комнаты поползли смешки, и я почувствовала, что мои мысли встают дыбом, как шерсть на загривке животного. Казалось, что до этой минуты мои разнесчастные, отупевшие на солнцепеке мысли еле волочили ноги, как старые толстые ленивые королевы в длинных одеяниях, а теперь, очутившись в комнате для музыкантов, они вдруг забегали, стали встревоженными и тощими. Я попыталась не обращать на них внимания. Я попыталась хотя бы на мгновение сосредоточиться на чем-нибудь простом, например на влажном сиянии лысой головы передо мной, но, прежде чем я успела вмешаться, эти мысли-бегуньи заставили меня подумать, что я нахожусь в окружении крокодилов. Огромные, хохочущие, напористые крокодилистые люди с раздраженными мордами. И нельзя сказать, чтобы у этих людей были ненормально большие челюсти или угрожающие зубы, просто воздух вокруг меня стал напряженно-накаленным.