— Отличная идея, дорогая, — он смотрит на меня с такой радостью, будто ждал этого всю жизнь. — Может, вечером в кино сходим?

— Давай сходим, — отвечаю равнодушно. Теперь мы можем хоть каждый день в кино ходить. Этого я, конечно, не говорю. Он — не жена декабриста. Ему не обязательно знать о моей дальнейшей судьбе.

Закрываю дверь на замок и возвращаюсь к окну. С сегодняшнего дня у нас будет домработница. Ожидаю ее появления, как обвиняемый еще одного приговора. Вдобавок к смертному. Хотя какая в таком случае разница? Пусть приходит. Не нужно рассматривать все так трагично. Да и увольнение — далеко не смертная казнь. И после него люди живут. И я жила. Только прошлую работу я не любила, а эту…

Несмотря на все логичные умозаключения, пространство вокруг меня заполняется флюидами негатива и страха. Долгожданная домработница представляется ужасной старухой из фильма «Карлик Нос». Тонкими морщинистыми пальцами она подносит к лицу наши вещи, тычет в них крючковатые пальцы и злобно ворчит: «Молодежь нагадила, а мне стирать!» Она трогает наше постельное белье, гладит его и складывает в шкаф, приговаривая, что любая хорошая хозяйка могла бы сделать это сама. Долго ли вечерком перед телевизором погладить? А у них и телевизора нет. Извращенцы!

Пожилая женщина должна жилы тянуть, на них горбатиться. Она стирает со лба пот и капельки жира с плиты, случайно брызнувшего со сковородки, и думает, какая неаккуратная девушка тут живет. Моет посуду и складывает ее не от блюдечка до большой тарелки, как я это делаю, а наоборот. Специально, чтобы каждый раз, когда буду брать посуду, меня прожигала совесть за преступление против пожилых людей. И нельзя будет поставить все правильно — она обидится и уйдет, а за ней и Лёша. Она будет насаждать свои порядки: как складывать вещи, вытирать пол, развешивать полотенца и прихватки на кухне, вести хозяйство. Никто не может это делать правильнее ее. И я не смогу ей возразить — мы же ее сами пригласили, чтобы она навела порядок. Значит, мы не справляемся! А если не справляемся, нечего и вмешиваться!

А ведь мы справляемся! То есть Лёша, пока я на тренинг хожу… У нас относительно чисто! Под моим опытным руководством он быстро научился. Разве что стеклянные полки в шкафу на кухне нужно помыть. Срываю ночную рубашку, переодеваюсь в спортивное и берусь за работу. Шкаф на кухне с деревянными боковыми стенками, створчатым нижним ящиком и зеркальными полками для праздничной посуды наверняка появился здесь в день рождения квартиры. Сам он такой тонкий, что едва помещается у стены за дверью. Передняя часть у него из стекла, конечно, бьющегося, чтобы воспитывать в советском человеке надлежащую осторожность.

Переставляю стаканы и бокалы из шкафа в посудомоечную машину, наношу чистящее средство на стекла и зеркала, протираю пыль с деревянных поверхностей. Готово! Как же это приятно — работать в одиночку: не нужно никого заставлять, мотивировать, заманивать фруктами. Лёше не нужно объяснять, что и как мыть. Просто берешь, делаешь и радуешься результату!

Перехожу к холодильнику. Ему, наверное, лет тридцать от роду. За границей его бы уже давно на рынке антиквариата продали, а у нас он еще гудит, как молодой. Главное преимущество советского продукта — это содержание, а форма не так и важна. Так и с нашим холодильником: мороз производит, как полагается, а все облупившиеся недостатки формы аккуратно замазаны белой краской.

Настает очередь плиты. Она тоже не новая. У нее с холодильником негласное соревнование: кого первого отсюда вынесут вперед ножками? Пока шансы остаться предпочтительнее у холодильника, потому что плита уже наполовину инвалид: духовка отказала. Остались четыре круглые чугунные конфорки. Две из них покривели от времени и натуги, а две другие исправно работают. Брызгаю на плиту чистящим средством и тщательно вытираю.

Посудомоечная машина посреди всей этой «чудо-техники» смотрится молодой, неприлично красивой медсестрой в доме престарелых. Провожу по ней мягкой тряпкой несколько раз. Одно удовольствие.

Теперь пол. На кухне с ним нет больших проблем — обычный желто-коричневый линолеум, а в коридоре и в комнате — старый паркет из небольших светлых кусочков. Не знаю, что занимает большую площадь — дерево или щели между ними, но мыть такой пол — просто наказание. Пока он сохнет, пережидаю в ванной: чищу раковину, ванную и зеркало. Они, конечно, тоже всегда должны быть чистыми.

Как только пол высыхает, наношу главный удар по грязи — прибираю сервант. Он немногим отличается от шкафа на кухне: стеклянный верх, деревянный низ. Прохожусь по ним тряпкой и специальным раствором для стекла. Через каких-то десять минут сервант блестит, как лед на солнце. Бухаюсь на диван, чтобы посмотреть телевизор. Потом вспоминаю, что мы спрятали его в шкафу. Никак не привыкну. В воздухе пролетает несколько пылинок — наверное, поднялись с дивана. Беру пылесос и прохожусь по дивану, а заодно и по ковру со стульями. Убираю остатки пыли с мебели влажной тряпкой. Звонок. Кто это так рано?

В глазок вижу женщину — лет сорока, с морщинками у глаз, опрятно одетую.

— Кто там?

— Это Лидия — ваша домработница.

Смотрю на часы. Они показывают ровно 12.00. Что? Уже три часа прошло? Будто одна минута пролетела! Вот это я в «поток» попала!

— Секунду! — говорю и бегу в комнату, чтобы убрать пылесос и тряпки. — Что она теперь будет прибирать? Пусть белье хотя бы погладит!

Бегу к бельевой веревке в ванной, но там ничего нет. Лёша вчера всё погладил! Подлец! Что мне теперь делать? Не отправлять же ее домой несолоно хлебавши? Бегу на кухню. Пусть стаканы из посудомоечной машины в шкаф поставит. Да, и пол помоет. Сыплю на пол немного пемоксоли. И на ковер в комнате.

Впускаю женщину. Она совсем не страшная, не горбатая и не старая — около сорока, скромное синее пальто-пуховик, поистершиеся черные сапоги до колен. Она снимает их на коврике у двери, хочет оставить за дверью, но потом передумывает и кладет у порога.

— Меня зовут Александра, — показываю ей, куда повесить пальто.

— Меня — Татьяна Петровна. Можно просто Татьяна.

Я веду ее по квартире. Татьяна немного стесняется, глаз на меня не поднимает, но действует по-деловому: слушает внимательно, записывает все, что я говорю. Я показываю ей, что где лежит и рассказываю, как обычно убираюсь.

— Сегодня дел немного. Переставьте посуду в шкаф, пожалуйста. И помойте здесь пол — порошок просыпался. В комнате тоже пропылесосьте. Муж с утра рассыпал… Случайно…

Перед тем, как начать, она перечитывает все указания и просит расписаться. Оставляю деньги, прошу отдать ключи соседям, а сама ухожу.

Казнь откладывается. По причине отсутствия приговоренного. Он взял день за свой счет. Еще один день ожидания. Томительного, мучительного, но с привкусом надежды — приторной и колючей, как сладкая вата. Откладываю собственную экзекуцию, хотя знаю, что она неизбежна. Иду в магазин. Мое неприрученное космическое чудовище. Ступаю по блестящему полу — неземному оазису порядка. Грузчик переставляет ящики с грушами на прилавок, несколько штук падает на пол. Подбираю одну и подаю ему. Он ослепляет меня белозубой улыбкой, как воин-клон лазерным лучом, и складывает груши на место. И даже ничуть не расстроился — просто поднял и пошел дальше. Продавщица хлеба выносит в подсобку пакет с непроданными булками. Никогда такого не видела. В молочном отделе тоже проблема: какой-то ребенок уронил йогурт и оставил на полу большое белое пятно. Уборщица с улыбкой вытирает пол и подбадривает мальчика: «Ничего страшного, с каждым может случиться!»