Мелковат, конечно, по сравнению с берлинским «Бристолем», но если не понравится, то извозчик довезет нас до неприличного уровня роскоши в любое время суток. А вот Жигану с Васей достался, увы, тот самый номер с отличным видом из окна.

– Берегите головы! – предупредил я акселератов. – Зашивать не буду, отправлю в больницу!

* * *

В Сорбонне встреча оказалась чуть менее восторженной, чем в Берлине. Декан медицинского факультета, Шарль-Жак Бушар, смотрел на меня как на студента, опоздавшего на лекцию. Руку подал, но не предложил даже чая или кофе. Видимо, знаменитое французское жлобство имеет глубокие корни в веках. Профессор, совершенно седой дядька, имел выражение лица настолько суровое, что я даже не мог представить его улыбающимся. Стало интересно – а какое у него персональное кладбище? Такие «гранитные» морщины на лице возникают, когда зарезал немало народу. Хотя он вроде инфекционист? Ну тогда спишем на жестоких родителей и доминирующую жену.

Согласовали детали. Поскольку французским я не владею, говорили на немецком, именно он сейчас для ученых всего мира лингва франка, а вовсе не английский. Но лекцию я заявил на русском. Пусть тащат переводчика. Если не найдется в Сорбонне, то можно попросить в институте Пастера, там есть как минимум один мой соотечественник. Это вызвало гримасу недовольства. Видать, у них тут нешуточная борьба за научные приоритеты.

– Впрочем, если вас не устраивает, лекцию можно и не проводить, – предложил я.

– Не может быть и речи! – декан даже привстал немного, возмущаясь. – Сегодня же переводчик будет у вас в гостинице, чтобы вы могли поработать вместе над выступлением.

Видать, он представил сплетни, которые обязательно начнут циркулировать после такого афронта, мол, французы не смогли устроить нормальное чествование убийцы сифилиса. Авторитет подобное не поднимает.

На выходе из университета, купил французские газеты. Языка не знаю, но на заголовки эрудиции хватит. Тем более на фотографии. Вся пресса писала о полете самолета Яковлева. Публиковались фотографии планера Жуковского, отдельно винт и хвост самолета. Такой секрет сохранить в тайне невозможно – «бомба взорвалась». Я быстро пролистал газеты. О царской семье ни полслова. Закопали Аликс – и все, Европа уже поехала дальше – к первому русскому полету. Романовы интересовали примерно никого. Ну, французов понять можно – они уже как сто с лишним лет как отрубили бедному Людовику голову и ничуть по этому поводу не сожалели. А нам все эти «ипатьевские подвалы» только предстоят. Или уже нет? Отличный вопрос, на который у меня не было ответа.

* * *

Лекция, несмотря на летнее время, собрала кучу народу. Конечно, университет большой, этот зал запросто получится одними преподавателями заполнить. Даже в середине лета. А если привлечь кандидатов, то и конкурс можно проводить, кому повезет не попасть. Газетчики тоже присутствовали, вытащили записные книжки и установили парочку фотоаппаратов. Как выяснилось в Берлине, они и из протокольной съемки сенсацию сотворить могут. Тут-то я вспомнил, что надо поменьше руками размахивать.

Ну и всё. Бушар вручил регалии, я раскланялся, пора начинать. Объявление, что лекция будет на французском, хоть и с переводчиком, вызвало в зале одобрительный гул. Хороший жест. Французы, известно, любят, когда их язык звучит в стенах академии, особенно в устах иностранцев.

Дальше шел отработанный рассказ про сифилис, открытие возбудителя, научный подвиг Романовского, изобретение метода. Немного статистики, радующей слух – а ну, почти стопроцентное излечение от этой заразы. И всякое прочее. Переводчиком был наш соотечественник, Максим Вяхирев, кандидат с кафедры неврологии. Поначалу он волновался, пару раз сбился. Но потом освоился, и доносил до слушателей мои мысли вполне бодро, поглядывая на немногочисленных девиц в зале. Декан Бушар даже изобразил некое подобие улыбки. В конце концов, тема для него близкая. Смотришь, настрополит сейчас ассистентов, придумают что-нибудь новое, передовое.

Вот аплодисменты оказались довольно бурными. Несколько человек даже на ноги вскочили. Раскланялся и двинулся вслед за руководством медицинского факультета на небольшой фуршет. Колонна растянулась – кто-то пошел вперед, кого-то задержали в пути. Так что когда на меня напали газетчики, рядом со мной был только Максим.

Оказалось, что никто не забыт. Просто за время, прошедшее с предыдущей пресс-конференции, появились новые обстоятельства. Цыцурин с Оттом вышли на свободу, хоть и были отставлены с постов лейб-медиков. Причину смерти так и не указали. Похоже, ее засекретили. Так что я, по мнению десятка журналистов, должен был быстренько сообщить им новые подробности. Конечно, у меня же есть ковер-самолет и шапка-невидимка. С их помощью я каждый вечер летаю в Петербург, тайно проникаю в царскую опочивальню, где узнаю всю правду, которую очень хочу всем рассказать. Ответил, что трагедия случилась без меня, ничего не знаю, в политику не лезу. Оревуар, господа, мне пора, а то знаю я этих французов: запрутся, съедят тарталетки, выпьют все шампанское, а потом скажут, что сам виноват. Репортеры начали смеяться, и вдруг я увидел его. Неопрятный мужик с растрепанной бородой и в грязном сюртуке, расталкивая журналистов, пробился вперед. И тут же кинул мне в лицо перчатку. Точнее, попытался. Я легко откинул ее в сторону под дружный «ах» акул пера.

Мужик начал что-то бодро кричать по-французски, тыкая в меня пальцем. Сломать ему его, что ли?

– Чего он хочет? – повернулся я к Вяхиреву.

– Говорит, что вы – человек без чести, вызывает на поединок.

Присмотрелся. Ёксель-моксель, так это же граф де Монтебелло! Или он маркиз? Неважно. Хреновато выглядит мужчинка, запущенный весь из себя. Ни грамма не похож на ту икону стиля с внешностью светского льва восьмидесятого уровня, с которым я встречался в Москве.

– Ваша светлость! – первым сообразил самый дальний от меня репортер, начал по-немецки выкрикивать вопросы. – Вы принимаете вызов? Что послужило причиной вашей вражды с месье де Монтебелло?

– Скажите, что я готов стреляться в ближайшее время. Задерживаться из-за этого клоуна не собираюсь. Секунданты уладят вопросы. Кстати, Максим, вы же дворянин?

– Да, – почему-то смутился Вяхирев.

– Окажете честь?

– Но я никогда…

– Да там, в принципе, ничего сложного. Почитаете дуэльный кодекс, согласуете с его секундантом место и время. И переведите уже мой ответ, а то он, бедный, томится в нетерпении.

Монтебелло рыкнул на прощание и быстро ушел. К нам подошел какой-то военный лет сорока, офицер, наверное, взял у Максима визитку, отдал свою. И тоже скрылся.

– Ну что, пойдем быстрее, – сказал я своему спутнику, проводив взглядом незваных гостей. – Там могут всё съесть без нас.

* * *

Фуршет оказался напрочь испорчен. Профессура уже знала о вызове, и кто-то даже растрепал, как я в Москве открыл дверь лбом