Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она встала в ванне и принялась вытираться. Заметив, что он смотрит на нее, улыбнулась, повесила полотенце на плечо, сделала шажок и приняла позу.
– Как выгляжу?
– Хорошо, – сказал он.
– Ну вот, – сказала она.
– Я думал, у тебя еще… ну, это, – сказал он.
– Да.
Она закончила вытираться, бросила полотенце на пол рядом с ванной и изящно встала на него. Зеркало за спиной у нее запотело. До него донесся запах ее тела. Она повернулась и взяла коробку с полки. Потом натянула на себя пояс и заправила белую прокладку. Старалась смотреть на него, старалась улыбаться. Он погасил сигарету и снова взялся за книгу.
– Что ты читаешь? – спросила она из ванной.
– Не знаю. Ерунду, – отозвался он. Раскрыл книгу на последних страницах и стал просматривать биографии.
Она погасила свет и вышла из ванной, расчесываясь на ходу.
– Все-таки поедешь утром? – спросила она.
– Нет, наверно.
– Ну и хорошо, – сказала она. – Поспим подольше, встанем и устроим сытный завтрак.
Он протянул руку за новой сигаретой.
Она положила щетку в ящик и достала из другого ночную рубашку.
– Помнишь, когда ты мне ее купил? – спросила она.
В ответ он посмотрел на нее.
Она подошла к кровати с его стороны. Они полежали тихо, куря его сигарету, потом он кивнул, что ему довольно, и она загасила сигарету. Он протянул руку над ней, поцеловал ее в плечо и выключил лампу.
– Знаешь, – сказал он, улегшись, – что-то мне хочется уехать отсюда. Куда-нибудь в другое место.
Она придвинулась к нему и просунула ногу между его ногами. Оба лежали на боку, лицом друг к другу, почти соприкасаясь губами. Он подумал, так же ли свежо пахнет у него изо рта, как у нее.
– Просто охота уехать, – сказал он. – Мы тут долго прожили. Хочется домой, повидать родных. Или уехать в Орегон. Там хорошие места.
– Раз тебе так хочется, – сказала она.
– Пожалуй. Хороших мест много.
Она чуть подвинулась, взяла его руку и положила себе на грудь. Поцеловала его, открыв губы, и другой рукой потянула его голову вниз. Медленно подвинулась кверху в постели и мягко притянула его голову к своей груди. Он взял губами сосок и стал лизать. Пытался думать, сильно ли любит ее и любит ли. Он слышал ее дыхание – и дождь слышал. Так они лежали.
– Если тебе не хочется, я не обижусь, – сказала она.
– Не в том дело, – сказал он, не понимая, что хотел этим сказать.
Поняв, что она уснула, он отпустил ее и повернулся на другой бок. Попытался думать о Рино. Мысленно увидеть щель автомата, услышать стук игральных кубиков, представить себе, как они катятся по сукну. Услышать звук шарика на ярко освещенном колесе рулетки. Пытался мысленно увидеть ее колесо. Смотрел и смотрел, слушал и слушал и услышал звук пил и замедляющегося механизма, замершего.
Он слез с кровати и подошел к окну. Там было черно, не видно даже дождя. Но дождь был слышен по всему дому: стучал по крыше, лился в лужу под окном.
Он провел пальцем вдоль струйки на стекле. Вернувшись в постель, он придвинулся к ней и положил руку ей на бедро.
– Милая, проснись, – шепнул он.
Но она только поежилась и отодвинулась на свою сторону. Продолжала спать.
– Проснись, – прошептал он. – Что-то слышно на дворе.
Ну как?[27]
Оптимизм, в радужные цвета окрасивший его побег из города, испарился в первый же вечер. Еще когда они ехали мимо темных на закате стволов огромных секвой, все дальше и дальше на север. А теперь бесконечные пастбища, стада коров, далеко друг от друга разбросанные фермы западного Вашингтона, казалось, не могли сломать броню его равнодушия, а ведь именно этого он хотел, этого ждал. Он вел машину вперед, и чем дальше от города они уезжали, тем сильнее охватывало его чувство безнадежности и несправедливости происходящего.
Спидометр показывал пятьдесят, больше на такой дороге не выжмешь. На лбу и над верхней губой выступили капельки пота, а воздух был насквозь пропитан оглушающим запахом трав, клевера и кашки. Пейзаж вокруг менялся. Шоссе неожиданно нырнуло глубоко вниз, они переехали заключенный в бетонную трубу ручей, снова взобрались на холм, и тут кончился асфальт и оказалось, что машина катит по грунтовке, волоча за собой невероятный хвост пыли. Проехали мимо заброшенного участка, где поодаль от дороги, между старыми кленами, виден был фундамент сгоревшего когда-то дома. Эмили сняла темные очки и, обернувшись, долго не могла оторвать от него глаз.
– Посмотри, вон там когда-то жили Оуэны, – сказала она. – Мой отец был очень с ними дружен. На чердаке Оуэн держал самогонный аппарат. А еще он держал лошадей-тяжеловозов, довольно много, и участвовал во всех ярмарках округи. Умер он от гнойного аппендицита, мне тогда было лет десять. А через год, на Рождество, сгорел дом и Оуэны переехали в Бремертон.
– Вот как, – сказал он, – на Рождество. – И спросил: – Где поворачивать, здесь? Налево? Направо? Эмили! Налево или направо?
– Налево, – сказала она. – Налево.
Она снова надела очки, но через минуту снова их сняла.
– Поезжай по этой дороге, Гарри, не сворачивая, до следующего перекрестка. Потом направо. Осталось совсем чуть-чуть.
Она курила, не переставая, одну сигарету за другой и теперь молчала. Глядела на расчищенные поля, на купы деревьев, разбросанные там и сям, на редкие, изрядно потрепанные временем дома.
Он сбавил скорость, свернул направо. Дорога плавно спускалась в поросшую редким лесом лощину. Далеко впереди – Канада, подумал он, глядя на двойную – первая пониже и посветлее – гряду гор на горизонте.
– Там, в самом низу, увидишь узенькую дорогу, – сказала Эмили. – Это она и есть.
Он осторожно свернул на распаханный колесами проселок, ехал медленно, вглядывался: вот-вот появится дом. Хотелось не пропустить, увидеть первым. Эмили рядом с ним была напряжена до предела, он это чувствовал. Опять курила сигареты одну за другой, тоже ждала, когда покажется дом. Он непроизвольно прикрыл глаза, когда низкие ветви хлестнули по ветровому стеклу. Она слегка наклонилась вперед и положила руку ему на плечо:
– Сейчас.
Он поехал совсем медленно, пересек небольшой прозрачный ручей, выбегавший из высокой травы слева и растекшийся мелкой лужицей на дороге. Справа ручей убегал в гущу кизиловых зарослей, колючие ветки заскребли