Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мне бы им гордиться, а я боюсь. На прошлой неделе видела на улице машину, внутри только водитель, и он точно за мной следил, я тут же вернулась в дом, заперла дверь. Несколько дней назад телефон все звонил и звонил, а я как раз прилегла. Сняла трубку – там молчат.
Я стара. Я его мать. Мне бы гордиться сильнее всех матерей на свете, а у меня один страх.
Спасибо, что написали. Мне нужно было кому-то выговориться. Мне очень стыдно.
Я еще хотела спросить, как вы узнали мое имя и поняли, куда писать, я все Бога просила, чтобы никто ничего не узнал. А вы узнали. Зачем? Скажите, я вас прошу, зачем?
Искренне ваша
Утки[26]
К концу дня поднялся ветер с короткими ливнями, и утки взлетали с озера черными взрывами, ища укрытия в лесу. Он колол дрова за домом и видел, как утки перелетают через шоссе и опускаются на болото за перелеском. Наблюдал, как они пятерками, а чаще парами отлетают туда. Над озером уже смеркалось, ложился туман, дальнего берега, где лесопилка, уже не было видно. Он заработал быстрее, вгоняя железный клин в сухие плахи – подгнившие разлетались. На веревке, протянутой между двумя соснами, хлопали под ветром простыни и одеяла. Он отнес две охапки и сложил на террасе, пока не начался дождь.
– Ужин готов! – крикнула она из кухни.
Он вошел в дом и умылся. За едой поговорили, больше о поездке в Рино. Еще три дня рабочие, потом жалованье и на выходные – в Рино. После ужина он ушел на террасу и стал складывать в мешок чучела. Когда вышла она, остановился. Она стояла в дверях и наблюдала за ним.
– Утром опять пойдешь охотиться?
Он отвернулся, посмотрел на озеро:
– Посмотри, какая погода. Думаю, к утру разгуляется.
Ее простыни хлопали на ветру, одно одеяло лежало на земле. Он показал на него головой.
– Твои вещи намокнут.
– Они и так не высохли. Два дня висят, и всё сырые.
– Что не так? Плохо себя чувствуешь? – спросил он.
– Да нет, нормально. – Она вернулась в кухню, закрыла дверь и посмотрела на него через окно. – Просто огорчаюсь, что нет тебя все время. Как будто все время тебя нет.
Стекло запотело от ее дыхания, потом очистилось. Он вернулся, положил мешок с чучелами в угол и пошел за судком. Она прислонилась к буфету, положив руки на сушилку. Он тронул ее за бедро, прихватил пальцами платье.
– Погоди, вот поедем в Рино. Развлечемся там немного, – сказал он.
Она кивнула. В кухне было жарко, над бровями у нее выступили капельки пота.
– Когда вернешься, встану, приготовлю тебе завтрак.
– Нет, спи. Ты лучше поспи. – Он протянул руку ей за спину, чтобы взять судок.
– Поцелуй меня перед дорогой, – сказала она.
Он обнял ее. Она обняла его за шею и не отпускала.
– Люблю тебя. Езжай осторожнее.
Она подошла к окну в кухне и смотрела, как он бежит к пикапу, перепрыгивает через лужи. В кабине он оглянулся, и она помахала ему. Почти стемнело, лил дождь.
Она сидела в кресле перед окном гостиной, слушала радио и стук дождя и увидела, как фары пикапа повернули к дому. Сразу встала и быстро пошла к задней двери. Он стоял в дверях, она тронула пальцами его мокрый прорезиненный плащ.
– Отпустили всех домой. У начальника случился сердечный приступ. Прямо там упал на пол и умер.
– Ты меня напугал. – Она взяла у него судок и закрыла дверь. – Это кто? Бригадир, которого звали Мэл?
– Нет, его звали Джек Грейнджер. Ему было лет пятьдесят, я думаю. – Он подошел к керосиновой печке и стал греть над ней руки. – Господи, как странно! Он подходил ко мне, спросил, как идут дела, и, наверное, пять минут не прошло – прибегает Билл Бесси и говорит, что Джек Грейнджер умер только что, здесь, на фабрике. – Он покачал головой. – Вот так, вдруг.
– Не думай об этом, – сказала она и, взяв его ладони в свои, потерла ему пальцы.
– Я и не думаю. Бывает же такое, скажи. Кто мог ожидать.
Дождь хлестал по дому, стучал в окна.
– Черт, как здесь жарко. Пива нет у нас? – спросил он.
– Что-то, по-моему, осталось, – сказала она и пошла вслед за ним на кухню.
Волосы у него были еще мокрые, и, когда он сел, она провела по ним пальцами. Открыла ему пиво и немного плеснула себе в чашку. Он сидел, отпивал мелкими глотками и смотрел в окно на темный лес.
– Кто-то из наших сказал, что у него осталась жена и двое детей, уже большие.
– С этим Грейнджером – как жалко, – сказала она. – Приятно, что ты дома, но таких происшествий – не дай бог.
– Я нашим так же сказал. Хорошо, конечно, разойтись по домам, но не по такому случаю, черт побери. – Он чуть подвинулся в кресле. – Знаешь, большинство у нас стали бы работать дальше, но кое-кто из ребят сказал, что не будут работать, когда он тут лежит. – Он допил пиво и встал. – Скажу тебе… я рад, что они отказались работать.
– И я рада, что ты освободился. Когда ты уезжал сегодня, у меня было странное чувство. Я еще думала об этом – откуда оно, – когда увидела твои фары.
– Еще вчера вечером он был в столовой, анекдоты рассказывал. Хороший мужик был Грейнджер. Вечно смеялся.
Она кивнула.
– Сейчас соображу тебе поесть – если голодный.
– Не голодный, но поел бы, – сказал он.
Они сидели в гостиной, взявшись за руки, и смотрели телевизор.
– Этих передач ни разу не видел, – сказал он.
– Сама разлюбила смотреть телевизор, – сказала она. – Ничего стоящего почти не показывают. По субботам и воскресеньям еще бывает. А по будням – ничего.
Он откинулся на спинку и вытянул ноги.
– Что-то я устал. Пойду, пожалуй, лягу.
Она сказала:
– Я, пожалуй, приму душ и тоже на боковую. – Она провела пальцами по его волосам, опустила руку и погладила по затылку. – Может, немного займемся сегодня. А то все некогда да некогда. – Другой рукой она тронула его за бедро, нагнулась и поцеловала в щеку. – Как ты на это смотришь?
– Смотрю положительно. – Он встал и подошел к окну. На фоне деревьев он видел ее отражение – она стояла позади него, чуть сбоку. – Милая, давай-ка ты в душ, и оба в постель, – сказал он.
Он постоял перед окном, глядя, как дождь хлещет по стеклу. Посмотрел на часы. Если бы работал, сейчас у них был бы обеденный перерыв. Он пошел в спальню и начал раздеваться.
В трусах вернулся в гостиную и поднял с пола книгу – «Любимые стихи американского народа». Наверное, прислали по почте из ее книжного клуба. Он обошел дом и