— Это я, — ответила Кирстен.

— Он говорит, — объявила старуха, — что любит тебя. — Кирстен ничего не ответила. Но она слушала с большим напряжением, нежели я когда-либо видела прежде.

— Он понимает что это было неправильно. Он говорит, что сожалеет об этом… но он ничего не мог поделать. Он чувствует свою вину за это и просит вашего прощения.

— Он прощен, — вставил Тим.

— Джефф говорит, что не может простить себя. Он также гневался на Кирстен за то, что она встала между ним и его отцом. Из-за этого он чувствовал себя оторванным от него. У меня складывается впечатление, будто его отец и Кирстен уезжали в длительную поездку, поездку в Англию, бросив его. Ему было очень плохо от этого. — Старуха снова умолкла. — Эйнджел не должна больше курить наркотики, — наконец сказала она. — Она курит слишком много… Что, Джефф? Я не могу разобрать. «Слишком много косяков». Я не знаю, что это означает.

Я не смогла сдержать смех.

— Teбe это что-то говорит? — спросила у меня доктор Гаррет.

— Да вроде, — ответила я как только можно короче.

— Джефф говорит, что он рад твоей работе в магазине пластинок. Но… — Она засмеялась. — Тебе мало платят. Ему больше нравилось, когда ты работала в… каком-то магазине. В винном?

— В адвокатской конторе и свечной лавке, — ответила я.

— Странно, — озадаченно произнесла доктор Гаррет. — «В адвокатской конторе и свечной лавке».

— Это было в Беркли, — объяснила я.

— Джефф хочет сказать нечто очень важное Кирстен и своему отцу. — Ее голос вдруг ослаб, едва ли не до скрежещущего шепота. Как будто исходящего с громадного расстояния. Идущего по невидимым проводам между звездами. — У Джеффа есть ужасная новость, которую он хочет сообщить вам обоим. Именно поэтому он так хотел связаться с вами. Поэтому и были булавки, поджоги, поломки, беспорядки, пачкания. У него есть причина, ужасная причина.

Воцарилась тишина.

Наклонившись к Тиму, я сказала:

— Это мое личное решение, я хочу уйти.

— Нет, — покачал он головой. На его лице застыло горестное выражение.

Что за странная смесь чуши и жути, думала я, пока мы ожидали от почтенной доктора Рейчел Гаррет продолжения. Упоминание Фреда Хилла, агента КГБ… Упоминание неодобрения Джеффом моего увлечения травкой. Явные вырезки из газет: как Джефф умер и его вероятные мотивы. Люмпенский психоанализ и мусор из желтых газетенок, да еще вставленный то там, то сям литературный отрывок, словно непонятно откуда взявшийся крохотный осколок.

Вне всяких сомнений, доктор Гаррет без труда могла узнать большинство сведений, которые она огласила, но все равно оставался некоторый жутковатый осадок, определяемый как «нечто остающееся после проделывания определенных выводов»,[76]это правильный термин, и у меня было много времени, годы, чтобы поразмыслить над этим. Обдумывать-то я обдумывала, но так и не могу ничего объяснить. Откуда доктор Гаррет узнала о ресторане «Неудача»? Даже если она знала, что Кирстен и Тим первый раз встретились именно там, откуда она узнала о Фреде Хилле или что мы предполагали о нем?

То, что владелец «Неудачи» в Беркли является агентом КГБ, было поводом для бесконечных шуток между мной и Джеффом, но этот факт нигде не публиковался. Об этом никогда не писали, разве только, возможно, в компьютерах ФБР и, конечно же, штаб-квартиры КГБ в Москве. Как бы то ни было, это было лишь предположение. Касательно моего пристрастия к травке, это могло быть прозорливой догадкой, поскольку я жила и работала в Беркли, а как известно во всем мире, все в Беркли действительно регулярно обдалбываются и в общем-то даже злоупотребляют этим. Обычно медиумы полагаются на попурри из подозрений, общедоступных фактов, ключей, бессознательно предоставленных самой публикой, предоставленных неумышленно, а затем ей же и возвращенных… и, конечно же, обычной чуши вроде «Джефф любит тебя», «Джеффу больше не больно» и «Джефф испытывал большие сомнения» — общие фразы, на которые при знании подоплеки способен каждый и в любое время.

И все же меня не оставляло зловещее чувство — хоть я и знала, что эта ирландская старушка, отдававшая деньги (или лишь утверждавшая это) Ирландской Республиканской армии, была мошенницей, — что нас всех троих обдирают, и обдирают в том смысле, что нашей доверчивостью злоупотребляет и манипулирует тот, для кого это привычный бизнес: профессионал. Первичный медиум звучит словно медицинский термин для определения рака — «первичиый рак», — доктор Мейсон, несомненно, пересказал все, что узнал сам. Так медиумы и обделывают свои дела, и мы все это знаем.

Уходить надо было до того, как настанет откровение, и вот оно уже приближалось, обрушивалось на нас бессовестной старухой со значками доллара в глазах, обладавшей талантом выявлять слабые звенья в человеческих душах. Но мы не ушли, и за этим последовало — как за ночью следует день — то, что нам таки довелось услышать от доктора Гаррет, что же так взволновало Джеффа и побудило вернуться к Тиму и Кирстен в виде оккультных «явлений», которые они ежедневно регистрировали для будущей книги епископа.

Мне мерещилось, будто Рейчел Гаррет стала очень старой, пока сидела в своем плетеном кресле, и я подумала о той древней сивилле — не могла только вспомнить, была ли эта сивилла Дельфийской или же Кумской, — которая выпросила бессмертие, но при этом не догадалась потребовать сохранения молодости, вследствие чего жила вечно, но стала такой старой, что в конце концов друзья вывесили ее на стене в сосуде. Рейчел Гаррет походила на тот жалкий остаток из кожи да косточек, нашептывавший из сосуда на стене. Что за стена и в каком городе империи, я и вправду не знаю — может сивилла все еще там. А может, это существо, что предстало перед нами в образе Рейчел Гаррет, и было той сивиллой. Но в любом случае я не хотела услышать то, что она скажет я хотела уйти.

— Сядь, — велела Кирстен.

Тогда я осознала, что уже стою. Реакция бегства, сказала я себе. Инстинктивная. При ощущении приближающегося врага. Ящеричная часть мозга.

Рейчел Гаррет прошептала:

— Кирстен. — Но теперь она произнесла имя правильно: Шишен, чего никогда не делала ни я, ни Джефф, ни Тим. Но именно так Кирстен произносила его сама, хотя она уже и отказалась от мысли приучить к этому других — по крайней мере, в Соединенных Штатах.

В ответ Кирстен издала приглушенный звук. Старуха в плетеном кресле произнесла:

Ultima Cumaei venit iam carminis aetas;

magnus ab integro saeclorum nascitur ordo.

Iam redit et Virgo, redeunt Saturnia regna;

iam nova…

— Бог мой. — выдавил Тим. — Это Четвертая эклога. Вергилия.

— Хватит, — еле выговорила Кирстен.

Я подумала: старуха читает мои мысли. Она знает, что я думала о сивилле. Обращаясь ко мне, она произнесла: