Судьбой велим Герой троянский

Отплыть на берег итальянский;

Царица с ним сейчас бьет дичь.[81]

Почему они пришли мне на ум? Колдунья… Ее цитировал Джефф или я. Музыка всегда была частью нашей жизни, а я думала о Джеффе, о вещах, которые нас связывали. Судьба, подумала я. Предопределение, учение церкви от Августина и Павла. Однажды Тим сказал мне, что христианство, как религия Таинств, возникло как средство низвержения тирании судьбы, вновь включив ее в свою доктрину лишь как предопределение — по сути, двойственное предопределение: одним предопределен ад, другим рай. Учение Кальвина.

— Судьбы больше нет, — сказала я. — Она исчезла с астрологией, с древним миром. Мне это объяснил Тим.

— Он и мне это объяснил, — ответила Кирстен, — но мертвые могут предвидеть. Они вне времени. Поэтому и вызывают духов мертвых, чтобы получить от них совет о будущем — они ведь знают будущее. Для них оно уже произошло. Они подобны Богу. Они все видят. Некромантия. Мы как доктор Ди[82]елизаветинской Англии. Мы можем пользоваться этой удивительной сверхъестественной силой, и она лучше, чем Святой Дух, который также дарует способность предвидеть будущее, пророчить. Посредством этой ссохшейся старухи мы получаем достоверное знание Джеффа, что я вот-вот отдам концы. Как ты можешь сомневаться в этом?

— Да легко.

— Но она знала о ресторане «Неудача». Понимаешь, Эйнджел, мы либо все это отрицаем, либо все принимаем. Мы не можем выбирать из целого. И если мы отрицаем, тогда Джефф не вернулся к нам, а мы просто психи. Если же принимаем, то он действительно вернулся к нам, и это прекрасно, коли на то пошло, но тогда мы должны встать перед фактом, что я умру.

Я подумала: и Тим тоже. Об этом ты забыла, так волнуясь за себя. Совершенно в твоем духе.

— В чем дело? — озаботилась Кирстен.

— Ну, она сказала, что Тим тоже умрет.

— На стороне Тима Христос. Он бессмертен. Разве ты не знала этого? Епископы живут вечно. Первый епископ — Петр, я полагаю — все еще живет где-то, получая жалованье. Епископы живут вечно, и им много платят. Я умираю и не получаю практически ничего.

— Это не сравнить с работой в магазине пластинок.

— Не совсем. По крайней мере, тебе не приходится ничего скрывать, тебе не приходится красться как вору-домушнику. Эта книга Тима… Каждому, кто прочтет ее, станет ясно как день, что Тим спит со мной. Мы вместе были в Англии, мы вместе были свидетелями явлений. Возможно, это Божье мщение нам за наши грехи, это пророчество старухи. Переспать с епископом и умереть, это как «увидеть Рим и умереть». Что ж, не могу сказать, что оно того стоило, вправду не могу. Уж лучше бы я работала продавцом пластинок в Беркли, как ты… И тогда я была бы молодой, как ты, для полного счастья.

— Мой муж мертв. Нет у меня везения.

— Но у тебя нет и вины.

— Чушь. Вины у меня хоть отбавляй.

— Почему? Джефф… Ведь это была не твоя вина.

— Мы разделяем вину. Все мы.

— За смерть того, кто был запрограммирован умереть? Самоубийство совершают лишь те, кому это велит «полоса смерти» ДНК. Это заложено в ДНК… Ты не знала об этом? Или же это то, что называется «сценарием» в учении Эрика Берна.[83]Он умер, как ты знаешь, его нагнал его «сценарий смерти», или «полоса», или что там еще, доказав его правоту. Его отец и он сам умерли в одном и том же возрасте. Как и Шарден, который хотел умереть в Страстную пятницу, и он получил то, чего хотел.

— Это ужасно.

— Правильно, — кивнула Кирстен. — Я как раз совсем недавно услышала, что обречена на смерть. Я чувствую себя ужасно, и ты так же себя чувствовала бы, но тебя по некоторым причинам это не коснулось. Может, потому что у тебя нет пятна в легких и у тебя не было рака. Почему не умирает эта старуха? Почему я и Тим? Думаю, Джефф сказал это со злым умыслом. Это одно из тех самореализующихся предсказаний, о которых ты слышала. Он говорит доктору Ужасу, что я умру — и в результате я умираю, а Джефф радуется этому, потому что он ненавидел меня за то, что я сплю с его отцом. Чума на них обоих. Это согласуется с булавками, которые он втыкал мне под ногти. Это ненависть, ненависть ко мне. Я различаю ненависть, если вижу ее. Надеюсь, Тим укажет на это в своей книге… А укажет потому что большую ее часть пишу я. У него нет времени, да и, если хочешь знать правду, таланта тоже. Все его предложения сливаются. У него логорея — недержание речи, если хочешь знать грубую правду, все из-за его поспешности.

— Я не хочу знать.

— Ты спала с Тимом?

— Нет! — вскричала я в изумлении.

— Враки.

— Боже, ты сошла с ума.

— Скажи мне, что это из-за депрессантов, которые я жру.

Я уставилась на нее, она на меня — не моргая, с напряженным лицом.

— Ты сошла с ума.

— Ты настроила Тима против меня.

— Что я?

— Он считает, что Джефф был бы жив, если бы не я. Но это была его идея заниматься сексом.

— Ты… — я даже не знала, что сказать. — Твои перепады настроения становятся все чаще, — выдавила наконец я.

— Я вижу все яснее и яснее, — свирепо проскрежетала Кирстен. — Пошли. — Она допила свой коктейль и, пошатнувшись, соскользнула со стула, ухмыляясь мне. — Пойдем в магазин. Давай понакупаем кучу индейских серебряных украшений из Мексики, они здесь продаются. Ты ведь считаешь меня старой, больной, да еще наркоманкой? Тим и я обсуждали твое отношение ко мне. Он считает его бесчестным и позорным. Он собирается как-забудь поговорить с тобой об этом. Готовься, он пустит в ход каноническое право. Давать ложные показания — против канонического права. Он не считает тебя хорошей христианкой, да и вообще не считает христианкой. На самом деле ты ему не нравишься. Ты знаешь об этом?

Я ничего не ответила.

— Христиане поверхностны, а епископы даже еще больше. Мне приходится жить с тем, что Тим еженедельно признается на исповеди в грехе соития со мной. Знаешь, каково это? Весьма мучительно. А теперь он заставляет и меня ходить. Я причащаюсь и каюсь. Тошно. Меня тошнит от христианства. Я хочу, чтобы он оставил епископство. Я хочу, чтобы он перешел в частный сектор.

— Ах, — только и сказала я. Тогда-то я и поняла. Тиму не надо будет ничего скрывать, и он сможет объявить о ней, о своих отношениях с ней. Странно, подумала я, что это не приходило мне в голову.