заведена, милок. Все прописывается до последнего слова. И осталось в ней только две страницы пустых. Как ты думаешь, на сколько их хватит?

Дверь, наконец, поддалась, отец распахнул ее рывком и бросился к лестничному пролету. Он будто сразу протрезвел, потому что так быстро бежать пьяный человек не мог.

Звуки его шагов затихли, и наступила тишина. Девочке подумалось, что она многого еще не понимает, и ее разговор с папой вышел каким-то странным. Петровна — так он называл покойную бабушку. Они никогда не любили друг друга и часто ругались, поэтому и сейчас, наверно, он вспомнил ее не по-доброму.

Но задумываться надолго Лиля не умела. Ей пришла в голову мысль, что, если она теперь взрослая, то это здорово и должно как-то использоваться. Она не обратила внимания, что Дед Мороз одел ее совсем не по-модному: в старые чулки, застиранную платье и выцветшую кофточку. Не очень бодро из-за плохо сгибающихся коленей спустившись во двор, она увидела возле детского грибка и песочницы Зинку, которая посматривала на ее подъезд. На старушку та не обратила никакого внимания, и Лиля решила подшутить над подругой.

— Девочка, давай лепить пирожки, — сказала она.

— Нет, бабушка, с вами не интересно, — отказалась Зинка. — Я лучше пойду домой. — И она упорхнула со двора.

Лиле показалось это обидным.

— Задавака! — сказала она. — Вот передам ее маме, как она говорит про воспитательницу — выдерут как миленькую. Тогда узнает…

Но долго обижаться девочка не стала, ведь впереди ее ждало столько интересного. «Если я теперь большая, мне можно ходить туда, куда раньше не разрешалось!» — вспомнила она и радостно зашагала в сторону ночного клуба. Вечерами там — и про это в садике знали все дети — танцевали голые тети, а днем клуб работал как обычное кафе для взрослых.

Обстановка внутри очень понравилась девочке, ведь она никогда не бывала в подобных заведениях. На сцене, конечно, никто не танцевал, зато столики оказались почти все заняты. Свободным оставался только один, куда Лиля и села. И вдруг услышала за спиной мамин голос.

— Я уже не могу с ним жить! — Та старалась говорить шепотом, но у нее получалось плохо. — Каждый день — как пытка. Да и дочка тоже плачет…

— Переезжайте ко мне. — Второй голос принадлежал мужчине, и был басовитым и настойчивым. — Брось его раз и навсегда. Один он быстро сопьется, и тогда квартира снова станет свободной. А до этого поживете у меня. Получится недолго — полгода-год все решат.

— Я боюсь, Максим. — Мама даже всхлипнула.

— Чего? Ведь плохого ты не сделаешь.

— Жалко мне его, столько лет жили…

— Сколько? Восемь? Разве это много? Некоторые пары золотые свадьбы справляют, вам столько не протянуть. Тем более, как ты говоришь, после смерти Ларисы Петровны Павел драться стал часто…

Мама всхлипнула. Когда она так делала, девочке было очень жалко ее. И вдруг она почувствовала, что здесь происходит что-то необычное. Чуть повернув голову, Лиля увидела, как немолодой уже мужчина с солидной бородкой держит мамину ладонь в своих руках и даже поглаживает ее. Папа никогда так не делал, он и не целовал маму, приходя с работы. А этот дяденька потянулся губами к той самой руке…

Наверно, маме было приятно такое внимание, но она все равно сомневалась и не давала своего согласия на переезд. Поговорив еще немного, они расплатились и вышли из кафе, а девочка вдруг вспомнила Зинку. У той родители развелись год назад, и чужого мужчину, появившегося в доме, она стала называть папой. Зинка подлиза, это у нее получалось легко…

У Лили вспыхнуло лицо и неприятно застучало в висках. Она быстро поднялась и под удивленные и неприязненные взгляды официантки, брошенные на ее наряд, вышла на улицу.

Когда девочка в задумчивости подходила к своему дому, у подъезда увидела машину скорой помощи и полицию. На носилки укладывали чье-то окровавленное тело, а рядом с ним плакала мама. Один раз она прошептала: «Паша, что же ты наделал!» За ее плечами стоял мужчина с бородкой и как-то очень спокойно смотрел по сторонам. Люди показывали пальцами на открытое окно на пятом этаже и слушали паренька, очевидца падения оттуда человека.

У девочки защемило от страха сердце. Оно вдруг стало биться как-то неровно. Приблизившись к носилкам, которые вот-вот должен был накрыть простыней санитар, Лиля узнала папу. Его голова была неестественно вывернута на сторону. В толпе тихо перешептывались, и вдруг, сама того не желая, девочка негромко со злорадством произнесла:

— Туда ему и дорога, извергу. Я предупреждала, что этим все кончится. Грехи — они к земле тянут, если не покаешься.

Санитар, услышавший это, удивился и хотел что-то спросить у нее, но Лиля поспешно вошла в подъезд и стала подниматься на пятый этаж, где находилась их квартира. Ноги плохо ее слушались, в ушах стоял мамин плачь. Сердце застучало так громко, что, казалось, эхом отдавалось от каменных стен.

«Кто это сказал там, у подъезда? — в смятении подумал девочка. — Я не хотела говорить, что так ему и надо… Ведь это мой папа! И он умер… Почему я так радовалась, когда это случилось? Ведь я не хотела… честно-честно…»

Она уже плохо помнила, как поднялась на свою площадку: в голове стоял сильный шум, красные круги плыли перед глазами, а дыхание стало тяжелым и прерывистым. Даже не разувшись, подошла к зеркалу.

На нее смотрела старая женщина с седыми волосами и блестящими от возбуждения глазами, а сзади отражалась стоящая на журнальном столике фотография бабушки. Фотография все эти годы лежала у мамы в бельевом шкафу, Лиля о ней даже забыла, и сегодня ее зачем-то извлекли оттуда. В зеркале и на фото было одно лицо. И оно вдруг поплыло, смазалось, а потом исчезло совсем, замененное густым туманом…

Лиля глубоко вздохнула, села на полу и открыла глаза. Она находилась перед шкафом-стенли и потирала гудевшие непривычной тяжестью виски. Из зеркала на нее смотрела прежняя забияка и затейница. Рыжеватые волосы, веснушки на носу, задорный взгляд… правда, появилась в нем какая-то грустинка… Неожиданно в ее памяти стали всплывать странные картинки: седые, плохо поддающиеся расческе волосы, сожженные химией, мешки под глазами, говорящие о больных почках… Бр-р! Откуда приходят такие мысли? Как здорово снова быть маленькой!

«Не хочу становиться взрослой. У них неинтересная жизнь, — решила девочка. — А еще спина болит и сердце колет…»… Ох, какой же противный ей приснился сон! И папа с мамой там разводились… Вдруг перед ее глазами мелькнуло окровавленное тело с вывернутой головой и синеватыми пятнами на щеках, лежащее на тротуаре… Девочка вздрогнула от испуга и подбежала к окну.

Во дворе все было спокойно, возле подъезда не стояло никаких машин. Три пенсионера стучали в домино на самодельном столике, в песочнице, как обычно, играла Зинка. А на асфальте, под самыми окнами, были нарисованы мелом контуры человеческого тела…

«Изверг!» — мелькнула в голове чья-то мысль и исчезла, растворившись в детском непонимании и страхе.

Дед Мороз в задумчивости потер свои усы. Может быть, он перегнул палку, когда решил подшутить над просьбой девочки? Были же возможности все устроить помягче, поделикатнее… Он вздохнул, немножко сожалея о сделанном, но повернул голову к телевизору и махнул рукой: пусть все остается, как вышло. Новости закончились, и начинался очередной сериал…

Жаль, конечно, но здесь, на северной даче, где Дед проводил лето, антенна ловила только один канал — НТВ…

Игорь Маранин. Степаныч, Верка и Мурзавчик

Снег неспешно падал Степанычу на лицо и не таял. Он сидел прямо на земле, в изрядно помятом костюме, свесив костлявые ноги в разрытую могилу. На лбу мертвеца местами слезла кожа, обнажив череп, и чтобы прикрыть непотребство, пришлось зачесать остатки волос на лицо. Рядом сидела Верка, с холодным любопытством изучая крупную снежинку на ладони. Она даже лизнула её, но вкуса не почувствовала.

— Зря ты меня разрыл, — равнодушно произнесла женщина. — Куда я с такой мордой пойду?

— Никто не заметит, —