или нет — не разобрать. Бред он и есть бред. Ладно, как полегчает, встану, заплачу вдвойне, раз уж такое дело, и надо идти. Переговоры. От зевка чуть челюсть не ломается. Трещит. Трещат поленья в печи. О чем-то шепчутся бабуля с девицей в коридоре. Не разобрать, слышно лишь, что девица о чем-то слезно умоляет вахтершу. Та поначалу отказывается, но потом соглашается.

— Ладно уж, если до вечера не очнется, так и порешим.

Мне бы свалить отсюда, но сил как-то нет, да и где это «сюда», я толком не помню, какой-то пустырь, конечная какого-то автобуса. И что за городишко?

Открываю глаза. Прямоугольник окна теперь куда темнее.

Принимаю вертикальное положение. В голове все еще туман, но ноги хотя бы держат, пусть и дрожат как у чумного пса. Словно в ответ со двора слышится низкий веселый собачий лай, будто огромный волкодав резвится с мячиком. На цыпочках ковыляю к стулу, где аккуратно развешана одежда. Пахнет от нее теми же травами, выглаженная и чистая. Сумка тут же — с деньгами. Расслабляюсь. Но паспорта нет. Вздыхаю. Кажется, уйти оставив деньги на столе не выйдет. Придется спускаться к вахтерше, а там наверняка снова эта девица. Да еще здоровенный пес охраняет двор. Вот так попал.

Одевшись, выползаю в коридор по стеночке. Длинный как в больнице, с деревянными некрашеными стенами. Ряды одинаковых дверей по сторонам. Из некоторых слышатся гортанные голоса и грубый смех. Похоже все же общага для рабочих. За одной из дверей раздается истошный визг, будто курицу ощипывают заживо. Шарахаюсь. Скатываюсь по лестнице. Варан следит за мной. И одноглазая старуха впивается глазом, стоя на пороге. За ним ясный день и «волкодав».

— Кто таков? — строго вопрошает и делает кому-то на знак рукой за спиной.

— Эээ… Лука.

— А дальше?

— Что? — не понимаю.

— Чьих будешь?

«Что значит чьих?»

— Одинцов.

Старуха закатывает глаза и сокрушенно качает головой.

— Не исцелился, ох и беда.

— Простите, вот деньги, — протягиваю купюры, которых хватило бы на две ночи в трехзвездочном отеле, — мне бы паспорт и я пойду.

— Хелла, здесь я бессильна. Передаю его в твои нежные руки.

— Э… — снова мямлю я, — Хелла тоже здесь?

— Собаку дрессирует, — вахтерша безнадежно кивает на дверь. Выглядываю за порог, Хелла сидит на ступеньках и кормит огромного лохматого пса, похожего на волка. Пес замечает меня. Не то, чтобы я боялся собак, но когда нечто с массой больше, чем у меня и ростом по грудь бросается, валит на землю и принимается облизывать с головы до ног…

— Папа, — Хелла с трудом оттаскивает пса и склоняется надо мной. Я весь в слюне, — это Харм, его то ты помнишь? — спрашивает с надеждой.

Смотрю на перевернутое небо, погода снова начинает портиться как и моя память. Кажется мне нужно вернуть паспорт или вернуться в комнату и лечь в постель?

Пес скулит рядом. Обижается?

— Прогуляемся, папа? — Хелла протягивает руку.

— Кажется снова будет гроза.

— Дождя не будет, будет снег, — Хелла отвечает уверенно, будто знает наверняка.

Медленно идем вокруг барака. Кругом пустырь. За пустырем заборы и огороды. Дорогу размыло. Где-то за лесом слышны звуки автомобилей, а может не они.

— Неужели ты и правда все забыл, папа? А как же твой огонь? А как же маски?

— Э…

— Хоть что-то ты можешь?

— Могу фокусы, — вдруг вспоминаю и демонстрирую ей финты с кольцом за ушком. Хелла хлопает в ладоши, но потом снова грустит. Жаль разочаровывать девушку. Она искренне верит, что я ее отец.

— Это просто замечательно, значит еще не все потеряно, — она сжимает мои ладони, — я обязательно помогу тебе вспомнить, папа.

Барак на пустыре окружают низкие черные тучи. Пахнет снегом, хотя еще даже не конец октября. Спустя минуту начинается настоящая метель. Хелла замирает, останавливается, вглядывается в белую муть. Я тоже вижу огромный несуразный силуэт, взбирающийся на холм.

— Снер, что б тебя… — шепчет Хелла и меняется в лице, берет меня за руку и мы бежим обратно. Харм рычит на незнакомца, девушка заталкивает ничего не понимающего меня внутрь вместе с собакой, и следом в дверь за нами ударяет что-то огромное. Вахтерша негодует, что пустили собаку. Пес отряхивается, летят в разные стороны снежные хлопья, сыпятся искры из вспыхнувшей розетки.

Хелла остается помогать тушить маленький пожар, Харм стережет дверь. Я возвращаюсь в комнату. Змея заняла всю кровать и стала раза в два больше. Не ложиться же спать с гадом. Сажусь на подоконнике с новой кружкой кваса в руках. За окном все еще бушует метель и кто-то орет, выкрикивая мое имя и кляня на чем свет стоит. По коридору топают множество но, будто громилы решают устроить соревнования по бегу. Кого-то бросают на стену. Где-то бьют посуду. А я сижу и не решаюсь даже высунуть голову в коридор. Все, последняя кружка, завтра забираю паспорт, даю тройную оплату и сваливаю подальше.

Всю ночь на кровати шуршит змея, но кровать не скрипит, будто рептилия и не весит ничего. Не смею шевельнуться. На утро буря отступает. Едва забрезжил рассвет, оставляю на подоконнике весьма почтенную пачку денег, беру в обнимку сумку и выскальзываю в коридор. Старательно обхожу обломки стульев и разбитые глиняные кружки. Скрипят повисшие на одной петле двери. Молясь всем богам, чтобы не скрипнула половица, спускаюсь в холл. Вахтерша прикорнула на стуле перед дверью с метлой в обнимку, будто ждет встречи с тем, что может вломиться оттуда. Харма не видно, как и Хеллы. Вот это повезло. Помню, что паспорт мой утащили в коптерку, крадусь туда. Уже вижу нужный ящик. Уже почти…

И тут удача покидает меня.

Нога предательски ступает на скрипучую половицу. Да ладно бы, но та проваливается, из подпола веет могильной сыростью, кричу что есть сил, барахтаюсь, цепляюсь за край доски. Вахтерша спит мертвым сном. И все же срываюсь вниз.

Очнувшись, понимаю, что в подвале, весь усыпанный деревянными бляшками с рунами. Хелла рядом в странных одеждах, по другую сторону вывалив язык сидит Харм. Она что-то бормочет на незнакомом языке, пес нестройно подвывает. В полутьме кругами ползает змея, временами пересекая мое лицо холодным скользким телом. Едва не выворачивает. Нос унюхал резкий запах. Бензин?

Меня поливают с ног до головы, старательно, чтобы не оставив даже сухого кусочка. Хелла зажигает длинную спичку и с сочувствием смотрит на меня.

— Прости, папа, но это единственный способ заставить тебя вспомнить. Ты ведь всегда любил огонь.

— Нет, я не… — хочу закричать, но в рот мне запихивают смоченный в бензине кляп.

«Вот так съездил в командировку в последний раз в жизни», — понимаю я и готовлюсь к неизбежному.

Спичка медленно приближается к моему лицу. Но в последний миг дверь в подвал распахивается и внутрь врывается вахтерша, тряся каким-то документом.

— Паспорт! — орет она. — Его паспорт! Не тот, совсем не он, я ошиблась детка, одна неправильная буква. Слепая я, одноглазая, совсем и ума выжила, не разглядела. Не он это, не он! — она тычем моим паспортом в лицо побледневшей Хеллы. Та снова готовится плакать.

Вахтерша помогает мне подняться, тщетно очищая от следов горючего, поливает водой из кувшина, но только делает хуже. Сует мне пачку денег, паспорт и сумку, снова извиняется, обещает благоденствие и мудрость, почем свет ругает какого-то обманщика и гнусного трикстера.

Вслед мне несутся сбивчивые рыдания Хеллы и рычание Харма, едва не вцепившегося мне в ногу. Только варан все так же сверлит меня взглядом, правда теперь в его взгляде еще больше презрения.

— Ну я пошел? — растерянно смотрю на пачку денег, решаю, не ошибка ли, а потом плюю на все и пошатываясь выбираюсь из Общего Дома. Оглядываясь, услышав за спиной шипение. Змея все так же греется на ярком осеннем солнышке, лежа на подоконнике. И вовсе не такая огромная как показалось. Услышав что-то за углом, прихожу в себя и приопускаю вниз с пустыря. Кто-то другой взбирается навстречу, насвистывая песенку на незнакомом языке. Только когда человек прошел мимо, понимаю — тот самый рыжий пьяный парень, с которым столкнулся позавчера. Хотя, кажется, прошла вечность. Приходит осознание, что именно он причина всех моих несчастий.

— Ты! — ору, тыча в него