– Ладно, собирайся. Встретимся в одиннадцать в кофейне на Площади. Подумаем, что делать будем. И еще, ты вот что мне объясни: ну, снял, бог с ним. По чести сказать, я бы сам на твоем месте этим подтерся. Или даже нет, не стал – раздражение пойдет. Но что ты поставил взамен?! У тебя что, литературный журнал местной поэзии? И главное – на целую полосу!

– Не трави душу, Ираклий. Помутнение.

– Помутнение! Ладно, жду. А я пока к губеру загляну – попробую упредить. Даже не знаю, ЧТО и объяснять… Есть еще полчаса, может, придумается что-нибудь. Ну не про звонок же этот неведомый говорить?

– Ни в коем случае!

– Без тебя знаю… Если что умное придумаешь в течение получаса, сам позвони. Я это время буду на месте. Ну а не надумаешь, лучше попусту меня не тревожь. До встречи, – и Климов повесил трубку.

Главред отвалился на подушки и прикрыл лицо руками. «Надо ж так обос…ться!» И опять завыл белугой. «Все, беру себя в руки. Полчаса лежу, ни о чем не думая. Хуже уже не будет. Потом умываюсь, бреюсь и – прогуляться спокойно до встречи с Ираклием. И никаких до этого звонков в редакцию, никаких!»

То, что заговор зрел именно там, было наиболее вероятным выводом из всего происшедшего. «Вот это и надо будет обсудить с Ираклием. Тут ведь, может, даже не под главреда, а под самого Климова клинья вбивают. Это ведь его зона ответственности. Точно! Нити заговора надо искать в молодой нахальной московской команде пиарщиков, завезенных губером еще в период выборов и пристроенных в департамент информации». Туда же приписаны и бюджет, и тендеры. Ираклий все больше походил на министра без портфеля. И молодая столичная, акающая и цедящая слова сквозь зубы поросль давно шипела по углам и писала губеру записки о необходимости введения должности пресс-секретаря в штат департамента. Ираклий как-то накоротке за бутылочкой вискаря поведал главреду эту мерзопакостную внутреннюю чиновничью кухню. Теперь вот всплыло и срослось. И ведь чьими руками! Человека, который стольким обязан Ираклию. Главред опять застонал. На это раз от горького сожаления и стыда…

Вот ведь как бывает. Еще вчера он так радовался неожиданной свободе! Ему так легко и свежо дышалось впервые за последнее десятилетие. Расслабился, прибалдел. И всего-то один звонок, один-единственный звоночек…

И тут вновь раздался звонок. Думая, что это опять Климов, главред вскочил с кровати, схватил трубку и первый прокричал:

– Я слушаю!

На том конце наступила пауза, а потом прошелестело с дрожью:

– Это Матвей.

– А, это ты? – разочарованно протянул редактор, присаживаясь на кровать.

– Смотрю, Пашины стихи напечатал, а для моей сказки места не нашлось…

– Какой сказки? Что ты мне голову морочишь?

– Которую ты мне заказал.

И тут главред включил мозги. Как-то за разговором во время очередной околовластной тусовки, расслабившись под изрядной дозой алкоголя, он сочувственно выслушал стенания местного писателя по поводу непризнанности и отсутствия публикаций, без чего узнаваемость его как явления местной литературы сходит, можно сказать, на нет, а он же ведь далеко не из худших. В итоге, проникшись душой к этому в принципе не плохому и не бесталанному человеку от литературы, а главное – ровеснику, кого особо понимал и принимал, не то, что этих рыночных выскочек, главред возьми да и предложи:

– А напишите-ка вы какую-нибудь этакую философскую штучку-эссе в один из предновогодних номеров! Мы и разместим.

– Правда?

– Зуб даю!

За то и выпили.

Главред забыл случайный треп, а писатель принял все за правду и написал сказку для взрослых и приволок через три дня самолично в редакцию.

В целом сказка получилась ничего, но в формат газеты явно не влезала.

Отказать было не очень ловко, да и писателя этого, вечно грустного, жаль. Вот и придумывал главред разные поводы, почему в этот номер нельзя, да в тот невозможно, надеясь, что человек сам поймет и отстанет.

Человек не понимал и с периодичностью два раза, затем раз в неделю, а потом уже раз в две недели доставал персонально главреда со своей сказкой.

При этом разговор строился так, будто общались два добрых знакомых, интересующихся делами и жизнью друг друга, а истинный повод всплывал как бы между делом. Так, во всяком случае, казалось главреду.

– Привет. Как дела? Что нового в газете?

– Привет. Около дела. Тендер вот выиграли у администрации, теперь затрахают.

– Да, эти могут.

– У самого-то как?

– Тоже ничего. Знаешь ли, повесть вот дописал, в московский журнал думаю послать.

– Хорошее дело. Как там с гонорарами?

– Не знаю. Видишь ли, это ж не ради заработка, а чтобы реноме поддержать. А заработок – ну вот сценарий для очередного корпоратива сдаю.

– Сам-то не ведешь?

– Бывает, если приглашают.

И главред пытался представить корпоратив, который ведет вечно грустный писатель, растягивающий слова и склоняющий голову набок, любящий к месту и не к месту вставлять «знаете ли» и «видите ли». Смешно, конечно.

– Можно тебя спросить еще?

– Спрашивай.

– Как там моя сказка?

– Видишь ли…

И далее главред сочинял какую-то небылицу или почти правду о том, почему опять сказку разместить в ближайший номер не удастся. В конце, как обычно, он сглаживал отказ: сказка просто чудесная, и как только, так сразу. Писатель обязательно говорил «спасибо», желал удачи, и они расходились, как казалось главреду, довольные друг другом.

И вот теперь он вспомнил о том, что накануне был очередной звонок писателя по рабочему телефону. Главред как раз правил губернаторский материал и, завершая диалог старых друзей в традиционном стиле на вопрос «Что со сказкой?» ответил:

– Извини, в ближайшем номере не получится, ставим срочный материал на полторы полосы о поездке губернатора в районы.

Далее главред традиционно пообещал «как только, так сразу», а писатель также традиционно сказал «спасибо» и пожелал удачи.

– Слушай, достал ты со своей сказкой, честное слово! Ну, взрослый же человек. Неужели не понятно? Не будем печатать: в формат не входит.

– А как же стихи Цветкова?

– Дались тебе стихи эти! Это по необходимости.

– Что, материальчик заказной сняли?

– А ты откуда знаешь? – и уже не изморозь страха, а лед подозрения сковал проясненное сознание главреда.

– Так ведь это я ответсеку позвонил.

– ТЫ?! Почему ей?!

– Ну, во-первых, она баба и дура. Во-вторых, ты мой голос знаешь. Видишь ли, я, честно говоря, не думал, что вы такие шустрые и зашуганные: от любого звонка пукаете… – Так и сказал «пукаете»: и откуда что в человеке берется! – Ну, а главное, мне казалось, уж если она тебе доложит, а не доложить не могла, ты первым делом о сказке моей вспомнишь. А ты вот как… Видно, многим наобещал…