Я дышал и дышал, и в самом деле ощутил, как в меня входит спокойствие, но, как всегда, пронизанное чувством утраты. Утраты и страха.

Я обнаружил, что отошел далеко от паба и теперь стоял у высокой кирпичной стены, из-за которой доносилась музыка. Чуть в стороне я увидел деревянную калитку с железным засовом; она шаркнула по земле, когда я ее толкнул, но открылась довольно легко.

Я очутился в большом саду с огромным освещенным навесом. По-прежнему с бокалом в руке, я медленно подошел к веселившейся публике, рассыпавшейся по деревянному полу навеса, каменной террасе и дому, куда вели две распахнутые двери. Большинство были мои ровесники, и мне казалось, тут празднуют чье-то двадцатиоднолетие. Под навесом танцевали под стандартные дискотечные композиции вроде Maggy May и Satisfaction. В торце стола официант в белом смокинге разливал напитки. Я поднес свой бокал к серебряной чаше, и он черпаком плеснул туда красноватую жидкость с кусочками фруктов. Я закурил сигарету и отошел к тонкой колонне, обвитой бумажными лентами. Парни были при смокингах, но большинство их поснимало и танцевало в белых рубашках, мотая ослабленными «бабочками». В полумраке я от них почти не отличался.

Парни разгулялись, как разгуливаются летними вечерами пьяные парни. Это точно был чей-то день рождения, и виновник торжества в какой-то момент стал произносить тост, но приятели то и дело прерывали его похабными шуточками, а он в ответ радостно ржал, как вдруг сменил пластинку и поблагодарил родителей с таким пафосом, что те наверняка захлебнулись от неожиданности.

Я выпил еще несколько раз и даже потанцевал, не то чтобы мне хотелось, но плясали все вместе, кучей, так что пришлось подергаться за компанию, чтобы не маячить у колонны. Брюнетка в алом платье без бретелек улыбнулась мне, тряхнув головой, как собака, вылезающая из воды.

С бокалом в руке подошел именинник, спросил:

— Тебе тут нравится?

— Очень, — ответил я.

— Вот и отлично. — Он легонько похлопал меня по спине. — Будь как дома.

Вскоре после этого я ушел обратно в паб, в расстроенных чувствах. Не люблю, когда меня засекают, предпочитаю оставаться невидимым.

СТЕЛЛИНГС ОБЗАВЕЛСЯ НЕБОЛЬШОЙ КВАРТИРОЙ в Ноттинг-Хилле, на Арундел-Гарденз. Второй этаж, ниже живет ударник-бонгосеро, выше ассистент-анестезиолог. Так что я предложил, если один сосед будет слишком шуметь по ночам, обратиться за помощью к другому. Что Стеллингс и делал. Потому что у анестезиолога вечно гости, а ковра на полу нет, бонгосеро же репетирует не больше часа в день, зато фармакопея у него хуже, чем в чемоданчике Алана Грининга. Если ничего не помогает, Стеллингс надевает наушники и слушает «Аббу» — его недавнее увлечение. Теперь он разглагольствует про «стену звука» Фила Спектора и про «лесбиянские гармонии у Beach Boys».

Сама улочка обшарпанная, а квартира — всего в нескольких ярдах от загазованной и шумной Ледброк-Гроув. Но Стеллингс считает, что у Ноттинг-Хилла большие перспективы, это будущая «лондонская Богемия», только дома повыше, — «Челси для умных»[31]. Подозреваю, квартиру ему купил отец, обязав взамен поступить в Университет права.

А мне досталась комната в Паддингтоне, откуда я наблюдаю, как мужчины в автомобилях снимают шлюх. Девки в основном с вокзала Кингз-Кросс, прибывшие туда из какого-нибудь унылого северного городка, где закрыли фабрику. У них распухшие синюшные ноги и пергидрольные волосы. Юбки слишком короткие и слишком тесные, потому что хоть девицы и живут впроголодь, отдавая почти все деньги сутенеру, но все равно жирные. Выйдя из подземки, я иногда угощаю их сигаретами или косячком. И не беру за это то, что они предлагают. Сами понимаете, сколько там микроорганизмов.

Ужинаю иногда в «Ганге» на Прайд-стрит — тесном, темном и душном. Или в «Бизарро», где паста с томатным соусом, курица в томатном соусе и клетчатые красно-белые скатерти. Чуть ближе к центру «Конкордия», здесь еда вкуснее, но один туда не пойдешь — будет выглядеть подозрительно. Приличная выпивка — в «Виктории» на Сассекс-плейс, но там толчется слишком много продавцов автомобилей. Поэтому предпочитаю «Белый олень» на краю темного ряда старых конюшен, где пью «Директорз биттер». Хозяин местного «Анвинза» — тип унылый, но зоркий. Там я держу ухо востро.

Время от времени ходим со Стеллингсом в ресторан «Стандард индиан» на Уэстборн-Гроув. Всего за два с половиной фунта можно объесться, правда, на следующий день еле ползаешь.

Университет мы покинули полтора года назад.

В Министерство иностранных дел я так и не попал. Доктор Вудроу вызвал меня и сообщил, что ввиду повышенного интереса полиции моя кандидатура уже не считается достаточно благонадежной, и дал понять, что на такой работе к подобным вещам относятся крайне придирчиво. Я спросил, уж не о внешней ли разведке речь; Вудроу отрицать не стал. Я даже обрадовался. Одно дело — быть настоящим дипломатом, послом, но не хотелось бы потратить ближайшие двадцать лет на то, чтобы под видом сотрудника визового отдела выискивать пикантные подробности из жизни болгар, чтобы с помощью шантажа заставлять их сотрудничать с «нашими».

Чтобы подсластить горькую пилюлю, Вудроу направил меня в университетскую комиссию по распределению, а они — в «Габбитас-Тринг», агентство, которое пристраивает выпускников университета учителями (тех, кто не смог найти что-то поприличнее). Те передали мне запросы на «младших преподавателей» из колледжа Святого Дунстана (Кройдон) и гилфордской частной школы «Сикоморы», которые я, в свою очередь, препроводил в корзину для мусора.

Полтора года назад многие разбежались сразу же после выпускных экзаменов, не дождавшись официального завершения семестра. Я зашел попрощаться с моим личным наставником доктором Таунсендом, но его не было на месте. Я загрузил багаж в «Моррис-1100», проверил тайники в дымоходе и за туалетным бачком и отчалил.

«Cами-знаете-чего» я не получил, как и никто из тех, кого я знаю; похоже, эти немногочисленные дипломы достались никому не известным выпускникам колледжей, где я ни разу не бывал.

Первый год в Лондоне я жил в основном за счет сбыта наркоты (встречался с Глинном Пауэрсом, когда он приезжал из Лестера). Но как-то за ужином в «Стандард индиан» Стеллингс свел меня с парнем, с которым познакомился на какой-то вечеринке. Парень работал в журнале для студентов — в основном про то, куда сходить и что посмотреть, но были там и рецензии, и интервью, и свежие конспирологические новости.

Пока я вылавливал из мисочки маринованный лайм, меня вдруг осенило. Я предложил парню свои услуги в качестве научного обозревателя.

— У Граучо целых две специальности, — подключился к беседе Стеллингс, когда наконец откашлялся от крошек паппадама. — Литературоведение и естественные науки. Технарь и гуманитарий в одном лице.