– Зеленые пузырьки с красным слоником! Которые продаются миллионами во всех аптеках Америки и планеты Марс.

– Ты про бикарбонакс?

– И еще уйму всего – аспирин, бром, слабительные, антисептики…

– Твоего сумрачного красавца зовут Бикарбонакс?

– Джей Джеймсон Тайлер Тейлор III, Объединенные химические лаборатории Тайлера. Денег у них всего на семь долларов сорок центов меньше, чем у Рокфеллеров.

– Он хочет подарить мне сто девяносто девять долларов…

– Вот повезло.

– …чтобы я оказала ему какую-то неведомую услугу.

– На твоем месте я бы внесла ясность, прежде чем посылать его.

– Мама давно просветила меня на этот счет.

– Любая девушка, если она не круглая дура, дала бы руку на отсечение, лишь бы такой парень ею заинтересовался.

– Не думаю, что его может заинтересовать моя рука.

Ванда сердито фыркнула.

– Иди попудрись. Когда нос блестит, как фонарь, это мешает соображать.

Насчет носа-фонаря она была права, Хэдли убедилась в этом, взглянув на свое отражение в золоченом абажуре настенного светильника. А в остальном…

Возможно, Джей Джеймсон Тайлер Тейлор действительно нуждается в помощи.

Но чем она, Хэдли Джонсон, сигарет-гёрл ночью, продавщица пончиков днем, может помочь наследнику Объединенных химических лабораторий? Немыслимо.

Не говоря уж о правиле № 1, принятом в «Платинуме»: никакой фамильярности между обслуживающим персоналом и клиентурой.

– Если ему хочется облегчения, пусть примет щепотку своего бикарбонакса, бедный богатый мальчик. Пойду скорее погашу мой нос.

Через две минуты она вышла с припудренным носом в коридор у дамской комнаты. Вдруг чья-то рука развернула ее на девяносто градусов.

– Мисс, – сказал Джей Джеймсон Тайлер Тейлор III, – вы – решение моей проблемы. Нет, пожалуйста, выслушайте меня. Вы потом ответите, да или нет… Здесь найдется место, где мы могли бы спокойно поговорить?

– Холодная комната при кухне? – сухо предложила она.

По какому праву этот богатенький сынок распоряжается ее временем? Он не понимает, что ей за это грозит увольнение? Его улыбка, неожиданная, виноватая, молящая, обезоружила ее окончательно.

– Решительно, да, вы-то мне и нужны. Выслушайте меня сначала, ради бога, потом решите, что вам делать. Идемте…

В просторном холле он протянул свой билетик гардеробщице Нелл, и та подала ему пальто, не скрывая удивления. Хэдли пожала плечами, давая понять, что она тут ни при чём. Ее бросало в дрожь при мысли, что может появиться мистер Тореска.

– Вы серьезно считаете, что я брошу работу и потеряю место только потому, что вы так решили?

Не отвечая, он перебросил через руку пальто, дал чаевые Нелл и потащил Хэдли за локоть. Отто придержал перед ними тяжелую дверь. Он тоже был очень удивлен. Под маркизой ей удалось высвободить руку.

– Вы правда думаете, что я покажусь в городе в наряде сигарет-гёрл?

– Наденьте это.

Хэдли утонула в его пальто. Вереница такси поджидала у тротуара. Джей Джеймсон Тайлер Тейлор открыл первое. Хэдли изо всех сил уцепилась за дверцу.

– Похищение карается электрическим стулом, – пригрозила она.

Он отпустил ее. И снова это опрокинутое лицо, потерянный, почти жалкий вид.

– Вы полагаете, что я вас похищаю, мисс? Мы едем к моему деду.

Она ошеломленно заморгала, а молодой человек добавил со слезами в голосе:

– Он умирает.

* * *

Первые минуты протекли в полном молчании. Джей Джеймсон Тайлер Тейлор молчал, потому что закурил новую сигарету, Хэдли пыталась мало-мальски собраться с мыслями. Наконец, голосом тоньше обычного, устало, но всё же твердо, она спросила:

– Куда мы едем, мистер Тейлор?

Если он и удивился, когда она назвала его фамилию, то никак не показал этого.

– К Нельсону Джулиусу Маколею, моему деду. На Максфилд-Пэрриш-сквер, между Парк-авеню и 87-й. Как вас зовут?

– Хэдли Джонсон.

– Теперь я должен рассказать вам всё, мисс Джонсон.

«Это уже ничего не изменит, мистер Тайлер Тейлор, – с горечью подумала Хэдли, – я только что потеряла работу».

Она проглотила вертевшиеся на языке слова, слишком напоминавшие ей слащавые мелодрамы, от которых были без ума миссис Мерл и Эчика. Только на черно-белом экране можно лить слезы, утратив достоинство.

Он заговорил очень тихо:

– В сущности, всё довольно просто. Я был… обручен. Почти обручен. Я… Эйлин порвала со мной, прежде чем я успел представить ее человеку, которого люблю и уважаю больше всех на свете, моему деду Нельсону. Он очень болен, много месяцев не встает с постели. Он во что бы то ни стало хотел с ней познакомиться, благословить нас, прежде чем… уйдет. В последнее время это стало одержимостью. Каждый день он просил привести ее к нему. А она всё время находила отговорки, потому что… о, это всё слишком сложно, я не могу объяснить вам сейчас. Два дня назад деду стало хуже. Сегодня утром я говорил с врачом, прогноз очень… Деду осталось немного, несколько дней, может быть, часов. Когда я навещал его сегодня, старый ловелас едва смог произнести только одну фразу: «Ты прячешь ее от меня, потому что она слишком хороша, а?» Это так на него похоже! Эйлин и правда очень хороша, таких просто не бывает… Я сразу позвонил ей, попытался уговорить. Я просил ее, умолял, пока не стал сам себе противен.

Он выбросил окурок в приоткрытое окно и провел рукой по глазам. Тяжело выдохнул.

– Вот.

Хэдли неотрывно смотрела на свои ботинки, как будто они были чужими, оставленными на хранение здесь, на полу такси. Она удивлялась, что может думать в эту минуту только о том, как неудобно сидеть на чертовом-банте-из-тафты. Удивлялась, что никогда не замечала этого раньше. Наверно, потому, что по правилам «Платинума» сигарет-гёрл запрещалось садиться.

Девушка пыталась понять, что Джей Джеймсон Тайлер Тейлор хотел до нее донести. Она видела, что он страдает, что его сердце ранено дважды, он любит своего деда и скоро его потеряет, он любит женщину и уже ее потерял.

Но чего он ждал от Хэдли Джонсон – об этом Хэдли Джонсон не хотела даже думать.

Он вдруг схватил ее за руки, страстно сжал их, лицо его исказилось, галстук-бабочка провис.

– Какой это будет для него удар, если он узнает, что Эйлин меня… что мы больше не… Я не хочу, чтобы он ушел с разбитым сердцем, понимаете? Ради него я прошу вас, я вас умоляю… Будьте моей невестой на этот вечер, Хэдли.