– Загадай желание, – сказала Джослину Пейдж. – Первый раз – это всё равно что увидеть падающую звезду.

Он съел один за другим три куска, размышляя, какой успех могла бы иметь эта штука во Франции. И загадал, чтобы… но это был его секрет.

– Домой совсем не хочется, – заявила Пейдж, капризно наморщив носик над пустой тарелкой. – Есть идеи?

– Можно поесть мороженого в «Уолгринс».

– В «Шугар Футс» танцуют мамбо, можно поучиться. Это новый танец.

– В «Топазе» идет «Сокровища Сьерра-Мадре».

– А может, принять снотворное и залечь в постель? – вздохнула Манхэттен.

– Молчи, зануда.

– У меня с утра репетиция. И у Джо тоже, он теперь наш пианист.

– Езжай домой, если хочешь.

– В пижаме? На метро?

Урсула задрала голову и, посмотрев на стенные часы в форме пиццы, прищелкнула языком.

– Эге… Скоро второй антракт на Бродвее!

Девушки переглянулись и просияли задорными улыбками, только Манхэттен, надув щеки, выдохнула усталое пффффф.

– Хочешь закончить вечер в театре, Джо?

– Боюсь, нет. У меня осталось только на обратный билет, если я поеду домой один.

Все от души рассмеялись. Эчика потрепала его по волосам.

– Ты не потратишь ни цента. Вот увидишь, как будет весело.

– Очень поздно, – не сдавалась Манхэттен.

– Бедный Джо, – вступила Пейдж, не обращая на нее внимания. – Надо ему объяснить.

Пока Манхэттен, хмурясь, заказывала кофе, все наперебой принялись с наслаждением делиться опытом, просвещая наивного рыцаря о способах бесплатного прохода в театр в антракте.

– Расскажи, Пейдж. Расскажи Джо, как ты просочилась в Лицейский театр, чтобы увидеть твою большую любовь Рональда Колмана в четвертом акте «Чаепития с милой».

Пейдж подперла кулачком щеку.

– В тот вечер, – начала она, сосредоточенно наматывая кончик косы на мизинец, – я узнала пагубный смысл слова «разочарование». Я вошла в театр как королева. Нет, скорее как лосось на нерест. Пригнулась и рванула против течения. Ну вот, в партере я изящно наклоняюсь, вроде как ищу оброненный платочек, а сама высматриваю свободное место, которое только меня и ждет… Платочек, заметьте, очень важный в драматургии аксессуар. Если не самый главный. И вот наконец я села, наслаждаюсь законным триумфом, так нелегко мне доставшимся. Гаснет свет, поднимается занавес, начинается последний акт. И тут…

Она лизнула палец, подцепила крошку пиццы, оставшуюся в тарелке Урсулы, и с горестным видом отправила ее в рот.

– И тут?.. – поторопил ее Джослин.

– Рональд Колман мертв. Зарезан в предыдущем акте. Я могла лишь созерцать его драгоценное, обожаемое – но, увы, недвижимое – тело под погребальным саваном. И увидеть его воскресение только в финальном поклоне.

– Requiescat in pace, Ронни, – вздохнула Урсула. – Но всё-таки ты его видела.

– Смелей вперед. Не все актеры умирают в последнем акте.

– Слишком большая компания, – снова вмешалась Манхэттен, глотнув кофе. – Ставлю ужин с Кэри Грантом, нас засекут на входе.

– Генри Фонда в «Мистере Робертсе»? Это, кажется, в театре «Элвин».

Джослин представил себе мамино лицо, когда он скажет ей, что лицезрел великого Фонду во плоти. Он открыл было рот, чтобы присоединиться… Но Урсула и Пейдж уже видели пьесу.

– В декабре выйдут «Красные перчатки» Жан-Поля Сартра. С твоим соотечественником Шарлем Буайе, Джо. Наберись терпения.

Боже милостивый, Шарль Буайе. Эдит и Роземонда позеленели бы от зависти. Решительно, Нью-Йорк походил на садок, полный рыбы, только закинь сеть.

– «Красные перчатки»? – фыркнула Шик. – Экзистенциализм можно выносить только в Париже в обществе бутылки бордо.

– Можно подумать, ты знаешь Париж, – хихикнула Урсула.

– Я и экзистенциализма не знаю. Зато неплохо знаю сент-эмильон.

– Засекут и выставят, – гнула свое Манхэттен. – С нашими-то пижамами и ноч…

– Нет! У меня есть свой человек! – вдруг осенило Эчику, и глаза ее заблестели. – Орвил!

– …

– Орвил. Кассир в «Адмирале». Я его знаю. Там играют «Доброй ночи, Бассингтон» Томаса Б. Чамберса. Если нет аншлага, Орвил нас проведет. Он меня обожает. С тех пор как я однажды после прослушивания назвала его Плюшевым Мишкой. Он правда похож на медведя, вот увидите.

– Да здравствует Мишка Орвил, гип-гип…

– Курс на «Адмирал», адмирал! – гаркнула Урсула.

– Ты с нами, ведь правда? И ты, Манхэттен? Манхэттен… что с тобой?

– Ничего. Я просто опрокинула эту дурацкую чашку. Сейчас догоню вас, только вытру ботинок.

Маленькая Джильда лавировала в уличном движении, послушная туфельке хозяйки и ее внимательным глазам.

– Объезд! – крикнула Шик, когда они подъезжали к кварталу Тюдор-Сити.

Джильда заворчала и притормозила в замешательстве. Неужели всё обломается из-за идиотского дорожного знака?

– Обожаю этот квартал, – вздохнула Пейдж. – Кажется, будто вернулся в прошлое, в старую Англию. Правда?

Она поостереглась добавить, что в одном из этих дорогих домов, Холден-билдинг, живет Эддисон Де Витт. Девушки не преминули бы расспросить ее игриво, была ли она у него дома и всё такое… Разумеется, нет, Пейдж никогда не заявилась бы домой к мужчине одна. Она лишь прочла его визитную карточку… и потом гуляла вокруг пару вечеров.

– Всё это хорошо, но куда ехать-то? – нахмурилась Эчика. – Если придется разворачиваться и делать крюк, я не гарантирую, что Мишка еще сможет нас провести.

– Объедем по набережной, – предложила Манхэттен. – Через Тёртл-Бей.

Она теперь совсем не выглядела усталой, отметил Джослин, и не меньше остальных хотела вовремя попасть в театр.

– Там идет строительство будущего здания Организации Объединенных Наций, – добавила она, – но в этот час точно никого не будет.

Река в лунном свете несла жемчужные ожерелья. Краны, лебедки, подъемники высились неподвижными скелетами над разрушенными постройками.

– В прошлом году, – тихо сказала Урсула, – здесь еще были бойни. Мы с братьями, когда были маленькими, пробирались сюда посмотреть, как выводят животных из грузовиков. На бортах были надписи – «Оклахома», «Канзас-Сити»… И мужики в ковбойских шляпах, как будто прямиком из вестерна.

Из всей компании одна Урсула была коренной жительницей Нью-Йорка. Она родилась в Бейсайде, в сердце Квинса.

– ООН! – воскликнул Джослин при виде стройки. – Так это будет здесь? Сколько надежд, правда? Я хочу сказать, после… всего этого.