насущным, и их больше ничего не интересует. И вот тут правительству важно понять, что если оно в ближайшие годы поможет этим людям, хоть как-то облегчит им жизнь, а она у них поистине тяжёлая, то они меньше будут подвержены постороннему влиянию и их труднее будет вовлечь в сети антигосударственных движений. Идёт настоящая борьба за людские умы, но, к сожалению, в правительстве и в самых наших верхах этого по-моему до конца не понимают! И это не только печальный факт, а это недопустимо! И потом, господа, усугубляет ситуацию то, что в последнее время появилось слишком много людей, кто на недовольстве масс пытается выстроить свою карьеру. Скажу даже так: развелось много демагогов, и немереное количество циничных провокаторов!

– То есть вы, Николай Георгиевич, получается, всё-таки не приемлите идеи рэволюционеров, и вы с нами? Мы с вами единодушны? – переспросил поручика Чудинов-старший.

Николай кивнул головой:

– Ну, да, конечно! Двух мнений по этому вопросу не может быть. В основном я согласен! Однако считаю, что методы должны быть несколько иными! И, к сожалению, среди нас, на каких бы позициях мы ни находились и чью бы сторону ни занимали, очень мало тех, кто задумывается, к чему приведёт страну скатывание к радикализму. Как с одной стороны, так и с другой. – Соколовский совсем помрачнел. – А последствия от политических просчётов могут оказаться для России катастрофическими.

В купе Чудинова и Сурикова появилась Надя.

– Николя, а я тебя по всему вагону ищу! Пойдём обедать!

Соколовский извинился перед попутчиками и последовал за Гриднёвой.

***

Надя хлопотала за столиком, а Соколовский расстегнул ворот кителя, вытянул ноги и расслабился, и даже не заметил, как отключился.

Пришёл в себя Николай, когда была ночь. Монотонно стучали колёса, наезжавшие на стыки рельсов. Надя, свернувшись калачиком, спала. Соколовскому захотелось есть. Он развернул газету и достал копчёную курицу, затем поел салата из помидоров, запил его остывшим чаем и прилёг на своё место.

***

…Это было перед выпускным в кадетском корпусе. Старшекурсники устроили мальчишник в одном из городских трактиров, выкупив его до утра. Собралось там до тридцати старшаков из всех рот. Принесли с собой водочки и заказали стол. Появились на этом мальчишнике и восемь девиц из заведения небезызвестной мадам Флоренс, хозяйки одного из самых популярных в Самаре публичных домов, которой тоже проплатили за её барышень, но с ними уединялись не все, а только те, кому хотелось доступных женских прелестей. А в основном ели, пили и запальчиво обсуждали своё будущее.

Самый старший по возрасту кадет, Антон Гринин, которого все звали Гриней, заявил:

– А я, парни, отправляюсь в Санкт-Петербург! Моё прошение удовлетворили, и я зачисляюсь в лейб-гвардии Семёновский полк!

Все знали, что Гриня был племянником командира этого полка, полковника Георгия Александровича Мина, заслужившего особую похвалу от императора Николая II за подавление революционных выступлений в 1905 году в Москве, когда семёновцы особо зверствовали и жестоко убили не одну сотню восставших горожан и жителей рабочих пригородов. Через год полковник Мин поплатился за свои действия, его приговорили эсеры, и они же исполнили свой приговор: 13 августа 1906 года полковника закололи финкой в Санкт-Петербурге члены Боевой группы эсеров, и палачей Мина так и не смогли сыскать. После этого убийства Николай II выделил вдове полковника персональную пенсию и стал покровительствовать всем его родственникам.

Гриня же учился спустя рукава, больше кутил и постоянно шлялся по притонам, но все знали, что у него есть протекция и он по окончанию учёбы обязательно будет зачислен в самый элитный полк российской армии. Так оно и вышло.

Гриня поднял кружку с водкой и произнёс тост.

– Предлагаю выпить за здоровье государя императора, самодержца всея Руси!

Почти все поддержали Гриню, кроме Михаила Устюжина. Он демонстративно отставил свою кружку.

Гриня вздыбился.

– А ты, Устюг, не желаешь пить за здоровье нашего государя?

– Не желаю! Я буду пить не за него, а только за Россию!

– А-ах, ты, сволочь!

И здоровяк Гриня, оттолкнув сидевших рядом с ним девиц, полез через стол драться с Устюжиным. Раздался женский визг. Два стола тут же перевернули, и разгорелась нешуточная потасовка.

Гриня благим матом заорал:

–У-уда-авлю, с-сучёнок!!!

Устюжина и Гриню попытались разнять, но безуспешно. Гриня озверел. Он сам по себе был по-бычьи здоровым, ну а когда пребывал в бешенстве и у него наливались кровью глаза, с ним и вовсе было не совладать. На нём повисло аж четверо кадетов, однако он их всех раскидал и стал молотить кувалдами Устюжина. А тот был раза в три меньше Гринина.

Гриня вообще мог до смерти забить Устюжина, но тут Михаилу подвернулся под руку какой-то тесак, и он полоснул им по Грине. Вначале широкое лезвие столового ножа окровавило Грине руку, а затем он получил два колющих удара в живот и один в плечо.

Гриня загнулся и завыл от пронзившей его боли. Все присутствующие, испугавшись, подумали, что Устюжин зарезал Гриню. Племянника полковника Мина положили на лавку и попытались остановить бившую из него фонтаном кровь. Однако этого сделать не удалось, и тогда пришлось вызывать лекаря. На счастье Грини, лекарь жил по соседству с трактиром и появился через пять-семь минут.

***

Гриня выжил, хотя и потерял много крови и на три месяца попал на больничную койку. Однако он заявил, что сам себя по неосторожности поранил ножом, и загулявшие старшаки получили от руководства учебного заведения только по строгачу с неопределённой формулировкой.

Впрочем, и Устюжин в этой отчаянной потасовке не слабо пострадал. Он получил сотрясение мозга и Гриня разбил ему лицо. Устюжин тоже пролежал пару месяцев в лазарете. Руководство учебного заведения, конечно же, догадывалось о том, что на самом деле произошло на том мальчишнике, но решило не портить выпускной всем и инцидент с поножовщиной в трактире замяли.

Недоросль Гринин по выздоровлении отправился в лейб-гвардейский Семёновский полк в столицу, а лучшему по успеваемости кадету Михаилу Устюжину пришлось выбирать между Бендерами и совсем далёкой Кушкой, затерявшейся где-то на краю среднеазиатской пустыни, и он выбрал Бессарабию, ну а что дальше с ним произошло, это Николай уже теперь знал.

***

Очнулся Соколовский, когда за окном светало. Поезд приближался к самому большому левому притоку Иртыша Тоболу, на берегу которого располагался Курган, уездный город средних размеров. Надя ещё спала. Соколовский вышел в тамбур покурить и здесь вновь столкнулся с землемером Артемием Арбузовым.

Тот заулыбался Соколовскому, как старому знакомому.

– Утро доброе!

– И вам того же! – ответил землемеру Николай.

– Вот манатки свои собрал. Скоро прибудем в