Вечером 31 августа Александр II вызвал Д. А. Милютина и сказал: «Приходится отказаться от Плевны, надо отступать».

«Пораженный как громом таким неожиданным решением, – вспоминал Милютин, – я горячо восстал против этого, указал неисчислимые пагубные последствия подобного исхода дела».

«Что же делать, – сказал государь, – надобно признать, что нынешняя кампания не удалась нам».

В трех штурмах Плевны русская армия потеряла тридцать две тысячи человек убитыми. Потери эти усиливались большим количеством раненых, которых только после третьей Плевны было около десяти тысяч человек. Потери большие, а цель так и не достигнута. За два с половиной месяца войны высшее командование Дунайской армии ничему не научилось, да и не имело такового желания. Все его действия были основаны не на реальном соотношении сил, а в расчете на доблесть русского солдата, на благоприятную случайность, предоставленную Всевышним, и на глупость турецкого командования. Мало того, за весь период с начала кампании совместными усилиями наделали столько ошибок, что их хватило бы на несколько войн, и самое главное то, что за глупость верхов приходилось расплачиваться реками русской крови, пополнявшимися ручьями братской крови болгар, на которых турки вымещали всю злобу за свои, даже небольшие, неудачи.

Высшее командование не желало понять простую истину, что вести войска на смерть можно, только имея шанс на успех. А убеждения как такового и не было, все действия строились на авось. Полное безволие и неспособность руководить войсками особенно проявились при третьем штурме Плевны, когда даже несомненный успех высшее командование сочло за неудачу.

Чем же объяснить, что Скобелева не поддержали? Нетрудно догадаться, что и в таком важном деле, как штурм Плевны, не последнюю роль сыграли интриги. Именно В. В. Верещагин, неотлучно находившийся при Главной квартире, первым высказал эту мысль. Вспомните поведение Левицкого, Зотова, Непокойчицкого в самые напряженные моменты сражения. Вспомним записи, которые сделал в журнале боевых действий Дунайской армии Газенкампф. Нет, вовсе не отсутствие информации, а нежелание протянуть руку помощи Скобелеву, который с обескровленным отрядом сражался со всей армией Османа-паши, сыграло свою злосчастную роль. Талантливость, молодость и храбрость Скобелева будили во многих зависть. Он выполнял свой долг на совесть и был прям в суждениях о высших должностных лицах. Такое разве могло пройти бесследно! Несомненно, успехи Скобелева в третьем штурме Плевны объясняются беспримерным героизмом солдат и офицеров его отряда. Но ведь такие же войска, такие же солдаты и офицеры служили и в других частях и в бою проявили доблесть не меньшую, чем подчиненные Скобелева. Поэтому можно сделать вывод, что для общего успеха 30 августа недоставало искусной руки, ума и отваги – всех тех качеств, которыми в достатке обладал Скобелев. Он постоянно находился в самой гуще сражения, следил за его ходом, вовремя принимал необходимые решения, а в особо критические моменты сам вел войска, увлекая их личным примером.

«Наполеон великий, – вырвались у Скобелева горькие слова, – был признателен своим маршалам, если они в бою выигрывали ему полчаса времени для одержания победы: я выиграл целые сутки, и меня не поддержали».

Третья Плевна открыла глаза на многое и показала истинную цену каждому военачальнику. Обвинять ротных, батальонных, полковых командиров в каких-либо просчетах – несправедливо. Тактика лобового удара напрочь отвергала любую инициативу.

Окружение императора всеми правдами и неправдами пыталось скрыть поражение под Плевной, однако тревожные вести с Балкан различными путями проникали в Россию, вызывая возмущение в различных слоях общества. Очень точно охарактеризовал обстановку в России К. П. Победоносцев: «Ошибки, упорные, повторяющиеся изо дня в день, теперь на устах у всех и у каждого. Приезжающие из армии не находят слов выразить горечь и негодование свое на бессмысленность планов и распоряжений... Это грозит в будущем великой бедой целой России, если все останется в армии по-прежнему... Что-нибудь надобно делать, чтобы растворить эту желчь, чтобы погасить это негодование».

Теперь относительно потерь. Скобелеву еще долго ставили в вину то, что у него потери, самые высокие. Говорили: «У кого больше перебили солдат, как не у Скобелева?» – это было еще до замораживания 24-й дивизии на Шипке, до Горного Дубняка41, до перехода гвардии через Балканы. И объясняли это его тщеславием: «Он пошлет десятки тысяч на смерть ради рекламы. Ему дорога только своя карьера».

Заметим, что с начала войны и до третьего штурма Плевны Скобелев не занимал никакой штатной должности. А как только заполучил ее, то преподнес и доморощенным стратегам, и противнику предметный урок. И вовсе не желание выслужиться, чуждое Скобелеву по натуре, а боевой опыт, помноженный на знания, укрепляли авторитет «белого генерала». Получив под командование значительный по численности отряд, Скобелев тут же претворил в жизнь собственные задумки. Зеленые горы стали полигоном, где Скобелев опробовал тактику глубокого эшелонированного прорыва и активного артиллерийского наступления. Еще труднее упрекнуть Скобелева в бездушном отношении к солдатским жизням.

Сравнивая задачи трех отрядов, штурмовавших Плевну, можно заключить, что задачи левого фланга были значительно сложнее остальных. При взятии редутов потери у Скобелева были наименьшими, чем на остальных участках, и лишь после того, как турки подвергли левый фланг русских в течение суток яростным атакам, число их, естественно, значительно возросло.

Официальные цифры потерь при трех штурмах Плевны выглядели так: более пятидесяти тысяч с русской стороны, около двадцати тысяч – с турецкой. Становилось очевидным, что четвертый штурм намного увеличит этот скорбный счет... И вот тут выяснилось, что относительно дальнейших действий русских войск ни в штабе Дунайской армии, ни у сиятельных особ единомыслия нет. Государь поодиночке побеседовал с братом, Милютиным, Непокойчицким. Николай Николаевич предложил свернуть лагерь под Плевной, перейти Дунай и стать фронтом на границе Румынии. Милютин подал идею «правильной осады Плевны», Непокойчицкий вообще не высказал ничего вразумительного, сославшись на Божью волю.

Как нам помнится, государь дал твердое обещание не вмешиваться в управление войсками. И до сих пор Александр Николаевич слово свое держал. Теперь же настал момент, когда на карту были поставлены судьба армии, исход войны. Груз ответственности пришлось взять на себя. Но прежде чем сделать это, государь созвал 1 сентября военный совет. Высказывались поочередно. Николай Николаевич вновь заладил об отступлении. По праву старшего государь оборвал брата, а тот вспылил: «Как видно, я не способен быть воеводой, ну и смени меня, пойду заниматься коннозаводством». К сожалению, государь не откликнулся на это предложение. Совет продолжался. Зотов поддержал великого князя, а вот помощник Непокойчицкого Левицкий ловко выдал мысли Милютина за свои, и военному министру пришлось как бы заимствовать их. Но он выступал последним и со всей прямотой высказался за организацию осады Плевны.