– А, ну, то же самое, – сказал он, слегка улыбаясь.

На лице Руби отразился интерес, потом радость. Она подскочила к Максу и ухватила его за локоть.

– Ты уже видел «Трое у моря»?

Они оживленно беседовали об Этвуде, известном фотографе, и его снимке, изображающем трех лам в пустыне (три ламы в пустыне? Я этого не понимала. Мысленно сделала себе пометку провести исследование по оценке искусства, когда вернусь в кампус), а сами направлялись в дальнюю часть галереи. Потом они с довольным видом стояли перед фотографией лам. Я слышала, как Макс засмеялся над какими-то словами Руби. Они так непринужденно смотрелись вместе… Я не хотела беспокоить их. Они напомнили мне о моих родителях: одно из моих самых ранних воспоминаний, когда я видела, как мама и папа вместе готовят ужин на кухне, время от времени делая глоток из одной и той же банки пива или бокала вина.

Несколько минут посмотрев на снимки, я нашла у дальней стены галереи диванчик, достала из сумки книгу и устроилась на мягком кожаном сиденье. Макс и Руби, по-прежнему вместе, обходили зал. Когда она делала шаг, он повторял ее движение, а когда говорила, смотрел на нее так, словно Руби была лучшим, что он когда-либо видел. Я была уверена, что никто и никогда не смотрел на меня так.

Между ними была натянута незримая нить. Они еще не видели этого, но я видела. И чем дольше они были рядом, тем крепче она становилась, с каждым днем скручиваясь все туже.

* * *

Макс предложил подвезти нас до кампуса на своей машине, чтобы нам не пришлось ловить автобус, и мы с радостью согласились. Мы втроем несколько часов бродили по Портленду, Руби и Макс переходили от одной галереи к другой. То, что Макс был с нами и брал на себя основную часть разговора, было для меня большим облегчением. И, похоже, Руби его присутствие тоже нравилось.

Мы с Максом сидели на передних местах в машине, слушая по радио новости; голоса дикторов постепенно заставили нашу беседу утихнуть. Руби уснула на заднем сиденье, приоткрыв во сне рот.

Макс посмотрел в зеркало заднего вида.

– Попробуй бросить туда чем-нибудь, – сказал он.

– Она умрет, если узнает, что спала в таком вот виде, – отозвалась я.

– Не волнуйся, это будет нашей тайной.

Меня удивило то, каким приятным в общении он оказался. С нами Макс был невероятно очарователен, а вот в общей компании делался молчаливым и неловким. Остальные были слишком непредсказуемы, их эмоции резко сменяли друг друга, из них фонтанировала неудержимая энергия. Неопределенность их настроения порождала стресс. Но когда мы оставались втроем, все было абсолютно нормальным. Мне почти казалось, что я могу поделиться с ним чем-то личным, хотя я ни за что не сделала бы этого.

– Ита-а-ак, – произнес он, растягивая вторую гласную, – как ты себя чувствуешь, пропустив занятие?

Я улыбнулась.

– Ужасно. Но мне станет лучше, когда я посмотрю запись лекции в Сети.

– Вот поэтому ты и лучшая студентка на нашем курсе, – заметил Макс.

– Наверное, – ответила я. – Но всё в порядке. Она была в таком восторге от этого Этвуда, что я просто не могла сказать «нет».

– Она неплохо умеет добиваться своего, а?

Я не поняла, шутит он или нет.

– В этом нет ничего плохого, – продолжил Макс, заметив выражение моего лица. – Я тоже хотел бы это уметь.

– Ты считаешь, будто не умеешь получать то, что хочешь? – спросила я.

После того случая я старалась как можно упорнее работать над тем, чтобы добиваться желаемого. Конечно, у меня не получилось попасть в Йельский университет, Принстон или Гарвард. Именно поэтому я должна была стать лучшей в Хоторне. Все силы были направлены на то, чтобы в итоге поступить в хороший универ на юридический факультет.

Макс молчал, искоса посматривая на Руби.

– Не всё. Но, полагаю, такова жизнь.

Я лихорадочно пыталась придумать, о чем его спросить. Люди любят отвечать на вопросы о себе. Это был быстрый способ отвести разговор от меня или от других вещей, которые я не хотела обсуждать.

– Когда ты начал фотографировать? – спросила я.

– Ну-у… – начал Макс, – мама купила фотоаппарат, когда мне было десять лет. Думаю, она решила, что мне нужно какое-нибудь творческое хобби. Что-то помимо спорта.

– А почему нужно что-то помимо спорта?

Макс откашлялся.

– Наверное, потому, что я сделался немного нервным. Стал бояться ходить в школу, стал бояться других вещей – совершенно не связанных между собой. У моей мамы было довольно сильное тревожное расстройство, и она беспокоилась, что я его унаследую. В любом случае… она занималась фотографией, просто как хобби, но это помогало ей успокоиться.

Я подумала о собственной матери, о ее нервном расстройстве. О том, как она замолкала при упоминании о моем брате; о том, как мы поехали в больницу, потому что ей показалось, что у нее сердечный приступ. Но никакого приступа не было. Это все было только у нее в голове.

– Тебе нравится фотографировать? – спросила я.

– Да, я люблю это занятие. Когда печатаю фотографии или редактирую их на компьютере, это помогает мне расслабиться. Я забываю обо всем остальном и могу часами работать над снимками. И собственно фотографировать, щелкать камерой, мне тоже нравится. Это то, что я могу полностью контролировать.

– Понимаю, – я кивнула. – Именно поэтому я люблю бегать.

– Моя мама гордилась бы мною, если б услышала, как я это говорю, – пошутил Макс.

– А зачем тебе этот старый фотик? – спросила я, поднимая массивный «Поляроид» с приборной панели.

– Милая штука, верно? Я нашел его в «Гудвилле» и решил, что это будет забавно.

– Ну, у тебя действительно хорошие снимки, – сказала я.

– А ты их видела? – насторожился Макс.

«Оба-на».

– Ну да. – Я оглянулась назад, дабы убедиться, что Руби не проснулась. – Мы некоторое время назад забегали на факультет искусства.

– Руби тоже видела их?

– Да, но мы просто проходили мимо, – солгала я.

– А-а, – отозвался он. Я не хотела разочаровывать его, но не хотела и говорить о том, какое сильное впечатление произвели на Руби эти фотографии. Я обещала ей не говорить никому.

Когда мы добрались до кампуса, Макс припарковал машину перед общежитием, где жила Руби.

– Эй, – прошептал он, с улыбкой поворачиваясь ко мне и беря «Поляроид», – полезай назад к ней, и я вас сфоткаю.

– Ты ужасный друг, – сказала я.

– Давай, давай!

– Ладно, – прошептала я в ответ.

Я пристроилась рядом с Руби, так близко, что слышала ее тихое посапывание. Я не знала, что мне делать: терпеть не могла, когда меня фотографировали. Позирование всегда казалось мне ужасно неловким занятием. Я вспомнила снимок в одном из самых старых родительских альбомов: мама и папа в колледже, она наклоняется к нему, притворяясь, будто целует. Я подвинулась и точно так же наклонилась к Руби, мои губы замерли в нескольких дюймах от ее щеки.