Иногда Насте казалось, что в этом городе нет любви. А если и есть, то ее прячут за семью замками, стерегут и только по ночам иногда вынимают из заветных сундуков, чтобы полюбоваться да протереть от пыли. Напоказ же выставляются суррогатные отношения. Стоит зайти в любой дорогой клуб – увидите педофилию в ее расцвете. Тринадцатилетние ногастые акселератки строят глазки пузатым тузам. Гомосексуалисты борются за то, чтобы им разрешили венчаться в церкви. В любом уважающем себя салоне красоты найдется услуга «отбеливание ануса». Проституция считается суперпрестижной профессией – девчонки хвалятся «минетными» шубками да перепавшим по случаю золотишком. Любовь втроем считается не экзотикой, а почти банальным штрихом к повседневности – почти все пробовали, почему бы и нет. Красивые уверенные в себе люди хорошо поставленными громкими голосами чуть ли не с гордостью спрашивают в аптеках антибиотики от венерических инфекций. Полигамия торжественно признана биологической нормой.

И она, Настя Прялкина, не лучше.

Их роман начался с неуверенного кокетства. Настя еще не научилась соблазнять, а Антон не понимал, насколько далеко можно зайти с нею, такой странной и старомодной. В итоге оба вели себя как старшеклассники. Он целовал ей руку при встрече, а она в обеденный перерыв готовила его любимые творожники с цукатами.

Василиса презрительно ухмылялась и говорила, что никогда еще не видела такой концентрированной пошлости.

Все произошло неожиданно. Однажды Настя задержалась допоздна. На следующий день в «Бомонд-cafe» планировался юбилей знаменитого оперного певца, ей заказали пятиярусный торт из белого шоколада. Настя придумала украсить его марципановыми фигурками – скачала из Интернета фотографии певца в разных ролях и пыталась одеть каждую фигурку в соответствующий марципановый костюм. Чтобы торт символизировал развитие его творческой карьеры, восхождение от яруса к ярусу. На нижнем ярусе был марципановый поезд, из которого выходил марципановый человечек с марципановым чемоданчиком. А рядом – Кремль, автомобили, вывески… Когда-то оперный певец приехал в Москву из Харькова. На следующем ярусе марципановый человечек выглядел более упитанным и гладким, он поступил в Гнесинку, начал выступать. На следующем – спел дуэтом с поп-дивой, которой Настя прилепила огромную марципановую грудь. Ну и так далее. На самом верхнем марципановом человечке была корона, ему рукоплескали другие фигурки. За торт этот ей заплатили две тысячи долларов.

И вот она суетилась на кухне, волосы зализаны. В глазах огонь, руки в какао-пудре. И тут вошел он. Повертел в руках марципановый чемоданчик, задал пару дежурных вопросов, буднично пожаловался на пробки и головную боль, и вдруг… Один шаг, и оба словно в пропасть ухнули. Смел со стола посуду, медная джезва гулко покатилась по кафелю. Опрокинул ее прямо в муку, в разлитую лужицу ванильного соуса.

Девять с половиной недель, блин.

На следующее утро она глаза боялась на Антона поднять.

Ушлая Василиса сразу все поняла. Даже спрашивать ни о чем не стала, покачала головой и констатировала:

– Ну и дура. Я все ждала, когда у вас случится. Но все-таки надеялась, что ты не такая идиотка, как кажешься.

– А твое-то какое дело? – огрызнулась Настя.

– Мое дело – наблюдать и записывать, – бесхитростно объяснила Вася. – Радуйся, попадешь в мою книгу. Увековечу твой портрет.

– В качестве кого? – устало поинтересовалась Настя, впрочем, не ожидая услышать в ответ что-нибудь позитивное. – В качестве кого я могу в такую книгу попасть? Самой не смешно?

– В качестве легкодоступной охотницы за состояниями, само собой, – будто бы удивленно ответила Василиса. – А то тебе самой неясно!

– Ну при чем тут это? – машинально отбивалась она, хотя объяснять что-либо такой особе, как Вася, было бесполезно. Большей любительницы ярлыков мир не знал.

– Хочешь сказать, что польстилась на его раннюю лысину? – прищурилась Василиса. – Всем известно, что Антон – миллионер. Впрочем, ты губы не раскатывай. Он давно и прочно женат. Такие, как он, не разводятся.

Антон почти весь день с ней не общался, и Настя почти уже поверила в аксиому «порядочных девушек из приличных семей» – тех, кто сразу прыгает к мужчине в постель, воспринимают как одноразовую посуду. У нее не было времени переживать и рефлексировать: она контролировала банкет. Ее марципановый торт сорвал овации и впоследствии попал на страницы модных журналов. Настя в кровь сбила ноги, раскладывая по тарелкам пирожные и пудинги.

Но вечером он подошел и так на Настю посмотрел, что она поняла: Антон чувствует себя еще более неловко, чем она сама. Нет, не ошиблась она вчера, не обманулась.

Он пригласил ее где-нибудь поужинать. И ужин тот стал классическим первым свиданием – с шампанским, роскошными розами и одним десертом на двоих – шоколадным фондю. Она кормила его с ложечки клубникой в шоколадном соусе. Потом они целовались в его автомобиле. А потом он отвез ее в отель в Серебряном бору.

Хрустальная идиллия треснула, наткнувшись на его фразу:

– Настенька, ты ведь понимаешь, что я женат?

И ей пришлось сказать: да, понимаю. Разве могла она ему исповедоваться? Вылить на него ушат своих переживаний? Разве могла рассказать, как много значит для нее сам факт того, что она захотела мужчину! Почти целый год она была ледяной Снегурочкой, но вот появился он, и образ того, другого, побледнел. То, что было для нее самой главной целью, то, ради чего она вообще приехала в Москву, на одну минутку показалось не таким уж важным. На одну минутку – там, в душной кухне «Бомонд-cafе», когда он опрокинул ее на стол. Он бы все равно не понял. Поэтому Настя ограничивалась тем, что с улыбкой на него смотрела и мусолила его руку в своей руке.

Так Настя Прялкина стала одной из тех многочисленных горожанок, кто, целуя мужчину, обреченно смотрит на часы; кто, развязывая его галстук, хмурится, представляя, как этим же утром другая женщина затягивала его узел – безмятежная, улыбающаяся и, быть может, хоть капельку более счастливая, чем Настя. Другая, с колечком на пальце, с помятой и пропахшей нафталином фатой в комоде, с чуть смазанным штампом в паспорте и воскресным обедом в духовке. Другая, которая не принимает оральных контрацептивов и ближе к лету и новогодним каникулам активно шерстит турагентства на предмет куда бы отправиться в семейный отдых: на жаркие пляжи Португалии или на заснеженные склоны Альп. Она – законная жена, хозяйка, а такие, как Настя, – временное явление, как сквознячок, весело танцевавший в комнате, пока чья-то уверенная рука наглухо не закрыла окно.

В «Бомонд-cafе» все время приходила женщина, очень странная. Звали ее Анфисой. Она была из породы лишенных категории возраста «взрослых московских невест» – то ли хронически невысыпающаяся дева слегка за тридцать, то ли бросившая все моральные силы на уход за собой дама под пятьдесят, не разберешь.

Анфису трудно было не заметить. Во-первых, она была отчаянно рыжей – и то был не благородный золотой пшеничный оттенок, а полыхающий, уместный скорее на рейв-party, сочный, наглый, лисий цвет.