Два года у меня не было причин жить. Я медленно умирала. Но Кит Проктор все изменил. Если я соглашусь принять необычное предложение Александера – мое условное освобождение, – я знаю, что совершу рецидив. Мертвые требуют отмщения. Эта мысль никогда не покинет меня. Она будет жить внутри меня, гноиться, разъедать мое самоуважение до тех пор, пока наконец боль не станет невыносимой и я поддамся желанию что-то принять – что угодно, – лишь бы она ушла. И тогда прощай все мои благие намерения. В мгновение ока их не будет. Один момент слабости – и ущерб будет невосполним. Я снова стану Лизой. Увы, рядом не будет никакого Проктора, чтобы вытащить меня из пропасти. Такое чудесное спасение бывает лишь раз в жизни, да и то если вам крупно повезет.

Что касается работы на Александера, пока ему это нужно… что ж, посмотрим. Я не принадлежу никому, а мир велик.

Принять решение не так уж и сложно.

* * *

– Я… то есть мы – не принадлежим ни к одной организации. Мы существуем в эфире, так как это единственное безопасное место.

Они стояли на Адельфи-террас, откуда открывался вид на Темзу. Александер решил, что Стефани не помешает глоток свежего воздуха и возможность размять ноги. День был унылый и серый, резкий ветер гнал рябь по реке. Позади и чуть левее от них, как будто придавленное махиной Адельфи, на углу Роберт-стрит стояло здание, в котором Стефани провела предыдущие три ночи. Вернее, это были два отдельных здания, объединенные в одно, – старый особняк из черного кирпича с кремовыми колоннами и второй дом меньших размеров и менее элегантный, стоящий перед ним.

Изрядно затертая от времени латунная табличка у входной двери гласила: «Херринг и сыновья Лтд., нумизматы, существует с 1789 года». Их офис располагался в переднем здании, в затхлых комнатах, где работали такие же пронафталиненные мужчины и женщины, пойманные, словно мухи в капле янтаря, в пузырь застывшего времени. В фойе имелась доска, на которой были перечислены другие компании, чьи офисы находились внутри этих каменных сиамских близнецов. Это были: две небольшие инвестиционные фирмы, одна английская, другая испанская; три фирмочки, зарегистрированные как подразделения «Гэлбрейт Шиппинг», причем все три ютились в одном тесном помещении в задней части более крупного здания; «Труро Пасифик», англо-австралийская горнодобывающая компания; агентство недвижимости, именующее себя «Портерхаус сервисиз» и «Адельфи трэвел», туристическое агентство без очевидных клиентов.

– Раньше мы работали из здания на Эджуотер-роуд под названием Маджента-Хаус, – пояснил Александер. – Кошмарное место. Послевоенный скворечник, где ничего не работало. Большинство фирмочек занимались продажами по телефону, выбивая рекламное время для журналов типа «сделай сам». На этой неделе возникли, на следующей разорились. Мы никогда не знали, кто тут кто. Впрочем, это было нам только на руку. К сожалению, в конечном итоге здание пошло под снос. Устарело, как только было построено, и простояло менее сорока лет. Тогда мы перебрались сюда. Я рассказываю это лишь потому, что иногда мы называем себя Маджента-Хаус; вы никогда не услышите это название от постороннего.小

– Вы никак не называетесь?

Александер отрицательно покачал головой:

– У нас также нет штатных сотрудников и архива. Мы – не отдел какой-то более крупной организации. Мы не существуем. Мы – туристические агенты, консультанты по горнодобыче, арендодатели, нумизматы.

– Ничего не понимаю.

Положив руки на холодный камень, Александер облокотился на парапет. Взгляд его был устремлен на плоскодонную баржу, что, натужно пыхтя, боролась с приливом. Кружа над мусором, который она перевозила, пронзительно кричали чайки.

– Мы живем в эпоху разгула глобального терроризма, все более изощренного и опасного. А еще мы живем в эпоху подотчетности. Окончание «холодной войны» создало иллюзию безопасности. Политики успешно выступали за сокращение военных расходов и бо́льшую открытость. Как следствие, секретные службы стали более подотчетны политикам, чем когда-либо раньше, – увы, именно тогда, когда им нужно быть более скрытными. Осмелюсь сказать, что мы – ироничный побочный продукт этой новой культуры. Нас породила та самая эра подотчетности и прозрачности. Ни одна нация не может без разведки, и ее деятельность должна быть секретом, а не игрушкой в руках политиков. Многое из того, что мы делаем, отвратительно, но ведь кто-то работает в канализации, кто-то защищает педофилов в суде… – Александер повернул голову и посмотрел на Стефани. – Это не вопрос защиты национальных интересов, флагов и монархов. Это вопрос порядка, вопрос защиты тех условий, которые позволяют большинству жить мирно. Это игра с цифрами. Мы знаем это. Наши враги знают это. Проблема в том, как мы выслеживаем и обезвреживаем их. Что, если наши решения не всегда политически приемлемы?

– Какие решения?

Александер на мгновение задумался:

– Скажем так: вы ловите террориста, отдаете его под суд, признаете виновным и приговариваете к пожизненному заключению. Внезапно он становится не просто героем; он – мученик. Его пример вдохновляет другие горячие головы. Его судьба требует отмщения. Не успели вы вздохнуть спокойно, как момент триумфа – поимка, тюремное заключение – заканчивается, разорванный пулями и бомбами его последователей.

Стефани довела доводы Александера до логического конца.

– То есть вы их убиваете?

Ее собеседник кивнул:

– Тихо и анонимно. – Бесстрастность его ответа была предсказуема. Разве можно ожидать от такого, как он, что-то иное? – По возможности мы пытаемся сделать так, чтобы это выглядело как несчастный случай. Или, если возможно, перекладываем вину на чужие плечи. Что угодно, лишь бы не быть заподозренными. Согласен, с точки зрения морали это с трудом поддается оправданию – не говоря уже о совершенной незаконности, – но часто это единственный действенный способ борьбы с терроризмом.

– И именно этим вы занимаетесь?

Еще не задав вопрос, Стефани уже знала ответ. Знала его кожей – или, по крайней мере, подозревала – с самого начала. Более того, это ее не шокировало и даже не удивило. Ее мнение обо всех формах власти и государства всегда было низким.

– Да.

– И это все, чем вы занимаетесь?

– Да.

– Неудивительно, что вы предпочитаете держаться в тени.

Александер впервые искренне улыбнулся:

– Держаться в тени – самое разумное поведение для тех, кто делает грязную работу.

– Именно ее вы хотите мне поручить?

– Не совсем. Вы будете иной. Штучным экземпляром, если можно так выразиться.

* * *

На следующее утро синий «Мерседес» катил по влажному асфальту Кромвель-роуд. Стефани сидела на заднем сиденье рядом с Александером, разговаривавшим по телефону, и смотрела в заливаемое струями дождя окно на рекламные щиты, отели и поворот на Нересборо-плейс, вспоминая о том, как хвостом прошла за Мохаммедом от Имперского колледжа к хостелу «Аль-Шариф».