Помимо часов, с нее сняли пальто, обувь и ремень. Карманы были пусты. Место укола на правой руке было болезненным на ощупь. Стефани знобило. Нащупывая то одной, то другой ладонью путь, она на четвереньках медленно двинулась дальше, страшась того, что могут обнаружить ее пальцы. Почти полностью утратив ориентацию, Стефани надеялась, что движется в одном направлении. В противном случае она могла ползать по кругу в крошечном помещении, полагая, что движется так же прямо, как стрела, выпущенная в огромном зале.

Ее пальцы наткнулись на что-то твердое. Стефани вздрогнула, отдернула руку и перевела дыхание. Затем снова протянула руку вперед. Нечто гладкое, твердое, холодное, вертикальное. Стена. Она прижала обе ладони к поверхности и, опираясь на них, неуверенно поднялась на ноги. Решила двинуться влево. Вскоре нащупала угол, затем другую стену и снова угол. В третьей стене возник первый разрыв: тонкие вертикальные линии уходили вверх перпендикулярно полу, затем тянулись вдоль него и снова шли вверх. Контур, дверь. Но без ручки. Она кулаками постучала по ней и позвала на помощь, но ее руки сказали ей, что ее никто не услышит. Стефани не нащупала никаких отверстий или щелей. Такая же сплошная и твердая, как и стена, в которой она была установлена, дверь, по всей видимости, была воздухонепроницаемой. Это означало одно из двух: либо воздух подавался через вентиляционное отверстие, которое было вне ее досягаемости – интересно, задумалась она, какой высоты здесь потолок? – или же никакого вентиляционного отверстия тут нет и запас воздуха ограничен. Стефани попыталась не думать об этом. Не хватало ей еще одной причины для паники. Но мысль никуда не делась.

Она прошла вдоль четвертой стены, а затем снова вдоль первой, чтобы завершить свое исследование. По ее прикидкам, каждая стена была примерно двадцать пять футов[6] в длину. Что это за комната? Тюремная камера? Кладовая? Но разве камера предназначена не для этого? Камера хранения людей…

Стефани отступила в первый угол и села там, прижав к телу согнутые в коленях ноги. По крайней мере, теперь она имела представление о границах, даже если те оставались невидимы. Она знала: за ее спиной нет никакой пустоты. Пустота, как и темнота, была впереди.

* * *

Я писаю, устроившись в третьем углу. Я терпела, сколько могла, но понятия не имею, как долго. Полчаса? Час? Несколько часов? Завеса тьмы искажает восприятие времени. Без часов, без возможности наблюдать за небом время как будто застыло. Я возвращаюсь в первый угол. Физически мне стало легче, но я готова сгореть от стыда. Меня нарочно унижают. Где я? Кто привез меня сюда? Меня постоянно преследуют эти два вопроса. Ответ на первый кажется очевидным. Я нигде.

Что касается второго вопроса, то ответ на него менее ясен. Я не видела своих похитителей. Меня схватили сзади и потащили спиной назад. Прежде чем успела взглянуть хотя бы на одного из них, я оказалась распростертой на полу темного фургона. Это не работа полиции, в этом я уверена на все сто. Но что, если это некая тайна служба? Осведомитель Проктора из MI-5 – называвший себя Смитом – предупредил его о потенциально зловещих последствиях, если власти узнают о его расследовании. Чья это работа? MI-5, или МI-6, или другой службы, о которой я слыхом не слыхивала? Такая перспектива вселяет тревогу и, как ни странно, одновременно утешает, потому что альтернативы еще хуже. Предположим, мои похитители связаны с Резой Мохаммедом или Исмаилом Кадиком… Мое богатое воображение мгновенно напоминает мне о том, каким я видела Кита Проктора в последний раз.

Мне по-настоящему страшно. Куда только подевалась моя ледяная агрессия, помогавшая мне сосредоточиться… За последние два года я ни разу не испытывала ничего подобного. Даже в самых худших ситуациях. Я всегда верила, что у меня есть шанс, что я смогу помочь себе. Но не сейчас. Я одна, и вокруг пустота.

Кромешная тьма сгущается, становясь еще темнее, пустота неумолимо надвигается. Наверное, это клаустрофобия. Я впервые ощущаю ее на себе, и ощущение это вселяет ужас. Логика отключается. Я ничего не вижу; даже если поднести ладонь к лицу и почувствовать на ней свое дыхание, глазу не виден даже ее контур; но я знаю, что стены надвигаются на меня. Тьма сжимается. Я это чувствую. Воздух сдавливает мне легкие. Я вся в испарине. Дыхание становится частым и неглубоким. Что это? Тревога или иссякающий запас кислорода?

Страх оказаться в ловушке, страх тесного пространства. Пустота и тьма – они одновременно бесконечно огромны и ужасающе близки. Они аморфны, они образуют вторую кожу, которая душит меня. Мой разум из последних сил сопротивляется ее давлению. Я распадаюсь.

Забудь о взорванных самолетах. Вот что такое взрывная декомпрессия.

* * *

Свет резал глаза. Забившись в угол камеры, Стефани закрыла лицо рукой, давая глазам привыкнуть. Когда она наконец подняла голову, то увидела в дверном проеме силуэт незнакомого мужчины.

– Следуйте за мной, – приказал тот.

Она не стала спрашивать, где она и куда они идут. Куда угодно, лишь бы не сидеть в темноте. Поднялась на ноги и, все еще моргая, босиком шагнула в коридор с ржавыми трубами, что тянулись вдоль низкого потолка. Со стены светили лампочки под защитными проволочными сетками.

Незнакомец провел ее до конца коридора, а затем вверх по бетонным ступеням. Стены много лет назад были окрашены в серый и зеленый цвет, но теперь краска облупилась. Стук его подметок эхом отлетал от твердых поверхностей. Они прошли первый и второй этаж. Стефани посмотрела сквозь грязные окна лестничной клетки и не увидела ничего знакомого, лишь какие-то фабричные корпуса вдали и строительную площадку, маскирующуюся под парковку. Унылый пейзаж промышленной зоны. Стефани предположила, что она все еще в Лондоне, но с уверенностью сказать не могла. На втором этаже мужчина распахнул множество дверей и повел ее по коридору, делившему пополам заброшенный офис. Приведя ее в какую-то комнату, он велел ей подождать, а затем запер снаружи. Стефани на всякий случай подергала ручку двери.

Бо́льшую часть пространства занимал деревянный стол, на котором стоял старый телефон в бакелитовом корпусе. Стефани подняла трубку: линия была мертва. Рядом с телефоном стоял пластиковый картотечный ящик. Она быстро пробежала пальцами по пожелтевшим от времени карточкам; номера лондонских телефонов на них начинались с 01. На боковом столе примостилась старая пишущая машинка, реликвия доэлектронной эры. И никакого намека на компьютер или хотя бы факс. Стефани не оставляло ощущение, будто она в музее и перед ней экспозиция «офис-менеджера средней руки 1950-х годов». Пыль лишь усиливала это впечатление. Воздух был затхлым.

Стефани потерла сгиб локтя, затем опустила глаза и увидела темный синяк вокруг точки укола. К тому моменту, когда в замке повернулся ключ, она устала рассматривать себя и сидела на вращающемся кресле, забросив на стол босые ноги.

В комнату шагнул человек, но не тот, что сопроводил ее в офис. Кроме него, она увидела в коридоре еще двоих. Незнакомец закрыл дверь. Под мышкой он держал толстую папку. Стефани дала бы ему слегка за пятьдесят, хотя его волосы были почти полностью белыми. Он того же роста, что и она сама. Худощавый, с тонкими чертами лица: длинный узкий нос, почти славянские скулы и суровый рот с тонкими, бледными губами. А вот кожа была красноватой, словно слегка обветренной. Но больше всего в нем поражали глаза цвета чистого аквамарина. На нем было старое пальто, надетое поверх плотной клетчатой рубашки и пары поношенных вельветовых брюк. Коричневые башмаки были изрядно потертыми.