К окну подошла Луиза и еще несколько женщин.

– Что там? – спросила Луиза.

Поезд въехал на станцию. Долго и пронзительно просвистел свисток.

Мама протолкалась ближе ко мне.

– Что ты видишь?

Я взяла ее за руку:

– Написано «Фюрстенберг-Мекленбург».

На платформе стояли здоровенные блондинки в черных плащах с капюшоном поверх серой формы. Одна бросила под ноги окурок и раздавила его сапогом. Некоторые держали на поводке овчарок. Собаки явно ожидали наш поезд, они смотрели на проезжающие мимо вагоны, как будто хозяина встречали после долгой разлуки.

Не первый раз встречают поезд с заключенными?

Женщина у меня за спиной вытянула шею, чтобы лучше разглядеть платформу.

– Германия.

Свисток просвистел во второй раз. Луиза вскрикнула, а у меня снова возникли проблемы с дыханием.

Мама крепче сжала мою руку.

– Наверное, трудовой лагерь.

– Вон, виден церковный шпиль, – сказала я.

Мысль о том, что местные немцы по воскресеньям распевают гимны в церкви, успокаивала.

– Богобоязненные люди, – пробормотала какая-то женщина.

– Фюрстенберг? – переспросила миссис Микелски. – Я слышала о таком. Это курорт!

– Будем хорошо работать, и с нами ничего не случится, – добавила мама.

Поезд остановился, и я, чтобы не потерять равновесия, двумя руками схватилась за решетку.

– По крайней мере, они знают заповеди.

Мы и представить себе не могли, насколько далеки от истины. В то утро, спускаясь из вагона на платформу, мы спускались прямиком в ад.

Ситуация во Франции становилась все безнадежней. С начала весны каждое утро к десяти в приемной консульства народу было битком, а в моем расписании – ни одной свободной минуты. Нацисты заняли Париж, а французы в Нью-Йорке погрузились в бездну отчаяния и зачастую испытывали серьезные финансовые затруднения, от которых мы были не в силах их избавить. Рожер заставил меня поклясться, что не буду оказывать им помощь из своих средств, так что максимум, что я могла предложить, – шоколадную плитку и «жилетку», чтобы поплакаться.

Как-то утром я начала собирать посылку для сирот, поставив одну из обувных коробок Бетти на стол. Вестей от Пола больше не приходило. Чтобы отогнать мрачные мысли и заглушить боль в груди, я старалась занять себя по максимуму.

– У тебя все расписание забито, – сообщила Пиа и бухнула стопку папок на мой стол. – Первыми идут твои друзья из высшего общества, которые не понимают слова «нет».

– Подобная характеристика не поможет опознать, кто там.

– Не знаю. Прис какая-то там и ее мать.

Присцилла Хафф. Длинноногая блондинка, училась в Чапине на класс младше меня. Безупречная в синем костюме от Мейнбохера, она была на редкость приветлива. Электра Хафф – чуть менее нарядная копия дочери – вошла следом и закрыла за собой дверь.

– Кэролайн, дорогая, какой у тебя элегантный маленький кабинет, – защебетала миссис Хафф.

– Я хочу усыновить французского ребенка, – заявила Присцилла таким тоном, будто заказывала «Шатобриан» в «Сторк клаб». – Я бы даже двойняшек взяла.

– Присцилла, у нас существует список желающих усыновить детей, ожидающих усыновления. Но Пиа поможет тебе с бумагами, и от тебя потребуется подпись мужа.

– Как поживает Рожер Фортье? – полюбопытствовала миссис Хафф. – Ваш босс – такой милый мужчина.

– Кэролайн, в том-то все и дело, – объяснила Присцилла, – я не замужем.

– Пока, – вставила миссис Хафф, разглядывая фотокарточки в серебряных рамках на каминной полке. – Рассматриваются две кандидатуры.

– Присцилла, для усыновления требуются два родителя.

– У мамы великолепный французский. И я бегло разговариваю.

Присцилла отвечала требованиям касательно французского языка. Она ежегодно обходила меня на конкурсе французских эссе. Немалую роль сыграл и тот факт, что их повар на каждое Рождество готовил для нашего класса изысканный bûche de Noël[23], а единственная судья на конкурсе – наша «француженка» мисс Бенгоян – была известной сладкоежкой.

И почему мне так хочется закурить?

– Понимаю, Присцилла, но правила не я устанавливаю. Ты ведь догадываешься, что каждый из этих детей пережил трагедию? Даже двоим родителям с ними придется непросто.

– Значит, ты посылаешь сироткам посылки, но отказываешь им в идеальном доме? Я могу предложить ребенку все самое лучшее.

Возможно. Пока на горизонте не замаячит что-то более интересное.

– Извини, Присцилла, но у меня на утро назначено еще несколько встреч. – Я подошла к шкафу с документами.

– Я слышала, ты сама усыновляешь ребенка, – не сдавалась Присцилла.

– Сейчас такие времена – много чего можно услышать.

– Похоже, некоторые могут позволить себе не соблюдать правила, – заметила миссис Хафф и подтянула перчатку.

– Миссис Хафф, я потеряла отца в одиннадцать лет. Расти без отца – тяжелое испытание. Я бы так с ребенком не поступила.

– Тяжелее, чем вообще без родителей? – спросила Присцилла.

Я резко задвинула ящик с папками.

– Боюсь, это бессмысленный спор. Не так уж и много французских детей ждут усыновления.

Присцилла надула губы, а я с трудом подавила желание придушить ее на месте.

– А я думала, в Америку каждый день прибывают корабли с сиротами, – проговорила она.

– Вообще-то, это не так. После того как «Бенарес»…

– Что еще за Бенарес? – перебила меня Присцилла.

Миссис Хафф потянулась к своей сумочке:

– Если дело в деньгах… Я слышала, вам с матерью пришлось уйти из «Мидоу-клаб»…

Я снова села за стол.

– Миссис Хафф, мы продали дом в Саутгемптоне и проводим лето в Коннектикуте, так что членство в клубе нам теперь ни к чему. И, Присцилла, ты не сможешь просто купить ребенка за деньги. Если ты иногда читаешь газеты, то должна знать, что «Город Бенарес» – британский пассажирский корабль. Он перевозил сто английских детей, которых родители отправили в Канаду, чтобы уберечь от бомбардировок Лондона. На пути из Ливерпуля в Галифакс, Новая Шотландия…

Миссис Хафф уперлась руками в стол и подалась вперед.

– Кэролайн, нас интересуют французские дети.