— Кто, Мас?

— Ага.

— Сюда, в Натанию?

— Сейчас он вроде в Эйлате, но к нам тоже завернет, я думаю.

— Откуда он на этот раз?

— Из Египта. Ну, знаешь, он все с дайверами своими…

Мас добрался до них спустя неделю, как всегда витальный, болтливый, хитрющий и наглый (ну и тип! — традиционно восхитился Никеша, давно Ивара не видевший). Без пацанов, зато с новым своим клевретом, неким Маратом. Эдаким антиМасариным — молодым плотным мужичком, круглолицым, с носом уточкой, чрезвычайно какой-то уютной, бюргерской наружности. Подобрали его, как выяснилось, Мас с пацанами в Шарм-эль-Шейхе — и это казалось логичным: самый из всех мелкобуржуазный гадюшник. Непонятно только было, что он такое ловит в компании Ивара.

— А он мачу свою грохнул, — охотно пояснил Ивар (в отсутствие, разумеется, клеврета).

— Мачу? — привычно опешил Никита.

— Он же в Шарм из России с мачей прилетел. — Чпокнул кольцом пивной банки. — На пару недель, позагорать, как все. Но какие-то у них, мне показалось, напряги были… Ну а я ему сказал между делом, что в Израиль скоро собираюсь. Так он, по-моему, дождался, пока мы будем отваливать, в последний день, или даже, наверное, ночь Катю эту свою придушил — ну или что он там с ней сделал, загрыз… — и рванул с нами вместе через границу, чтобы не повязали.

Как всегда, по тону Масарина невозможно было понять, стебется он или не совсем.

— Это по-твоему — или?.. — переспросил на всякий случай Никеша, механически подбрасывая монетку в десять агорот.

— Не, ну сам подумай! На кой ему иначе за границу в одиночку подрывать? В пожарном порядке?

Ладно, допустим… Значит, еще один экспонат Масовой коллекции. У Ивара были десятки, если не сотни знакомых на четырех континентах минимум, причем создавалось впечатление, что набирал их Мас главным образом по принципу странности. Правда, похоже было, что в рассказах Ивара странность этих ребят многократно увеличивалась. Сложно сказать, в какой степени (и не исчерпывалась ли она по большей части Иваровой интерпретацией?..), но что-что, а плодить вокруг себя мифы и легенды у Масарина выходило замечательно. Антон вон (тоже, кстати, экземпляр хоть куда) по его поводу аж целую фэнтезийную гипотезу, помнится, сочинил…

Еще через пару дней выяснилось, что Никеше с оным Маратом предстоит делить халявную жилплощадь. Ту самую, Машину, в Иерусалиме. Донна Анна собралась наконец в отпуск домой, да и вариантов подхалтурить в Натании больше не наклевывалось — зато у Марьи в столице обнаружилась пустая хата. Точнее, у ее приятеля, который на месяц улетел в Канаду, что ли… Так вот, Марату, оказывается, тоже некуда было приткнуться (Мас в своей манере уже слинял, оборвав «хвост» в его лице), и с Машей он, оказывается, тоже успел познакомиться (благо в этой компактной стране все знали всех). В итоге обоим российским бомжам была предложена одна квартира.

Никеша быстро просек выгоду создавшегося положения, когда Марат выразил готовность кормить их обоих на снимаемые со своей карточки бабки. Сам Никеша, естественно, привычно и крепко сидел на мели.

«В компании убийцы… — прикидывал он. — Почему бы и нет, вполне классический расклад… Скажем, триллер с претензией на артхаусность…»

Заинтригованный масаринскими словами, Никеша внимательно, хотя и тайком, понятно, наблюдал за Маратом — и по дороге в Иерусалим, и по прибытии. Что-то с его бюргерством и впрямь было не так: никакого довольства жизнью мужик не проявлял, ходил мрачно-рассеянный, говорил мало, а о себе и собственных планах рассказывать откровенно избегал. Глазки же Маратовы, когда Никеша к ним присмотрелся, живо напомнили ему зенки отдельных братцев во блюстрёме, светлая им всем память… Нет, не затянувшей их мыльной пленкой или зрачками во всю радужку, а странной неподвижностью взгляда, отрешенно-невнятным выраженьицем, словно разглядывали они что-то в параллельной реальности. В общем, Масова версия по результатам Никешиного наблюдения только добавила убедительности…

(Он старательно стебался про себя, но понизу уже вкрадчиво ползло: «А почему бы и нет? Это ж было бы в твоем духе! Какова, объективно, вероятность в чужой и далекой стране угодить в компанию к соплеменнику-маньяку?..» И Никеша снова панически вздрючивал самоиронию…)

Автобус процентов на семьдесят заполонен был молодежью в болотном здешнем камуфляже, как водится, обильно вооруженной.

— …И на хрена ж тебе, дура, этот агрегат, — пробурчал Марат, изредка и всегда неожиданно нарушавший депрессивное свое молчание. Он неодобрительно косился на бойкую, жопастую и впрямь придурковатого вида очкастую девицу лет семнадцати, неловко придерживающую здоровенный мэшинган на круглых коленках. — Я ж тебе сделаю «бу», чтоб ты опи́салась, отберу его у тебя и такого тут наворочу, если приспичит…

— Ты тише, — посоветовал пообтершийся уже в этой парадоксальной стране Никеша, — они ж тоже через одного русскоязычные…

Дорога, даже с заездами в Тель-Авив и аэропорт Бен-Гурион и стоянием в пробках, заняла часа два с небольшим; прямо скажем, не российский масштаб. Приехав, они целый день шлялись по Иерусалиму, заблудились, разумеется, в Старом городе, были завернуты дружелюбным полицейским патрулем от лаза в мусульманский квартал, а выход к Яффским воротам нашли благодаря могучему лопатобородому ортодоксу (самого что ни на есть ортодоксального вида с женой в платке и целым выводком детей), к которому Никеша обратился с малограмотным вопросом по-английски, а подробные разъяснения в ответ получил на прекрасном литературном русском; впрочем, к подобному он тут давно привык.

После обеда, видя неурочно закрывающиеся одну за другой лавки, он вдруг сообразил: сегодня ж пятница, начинается Шаббат, во время которого в упертом этом государстве даже автобусы не ходят (и даже многие лифты функционируют в особом режиме — автоматическом, останавливаясь на каждом этаже: правоверному иудею в Шаббат кнопки и то жать запрещено). Пофигистическая туристическая «русская» Натания особых проблем по выходным не создавала, но в полном хасидов всех разновидностей священном городе (озаботился Никеша) не остаться бы нам, атеистам, ненароком без жрачки и выпивки…

«Фигня», — успокоила по телефону Маша. И точно: в центре обнаружились и кабаки открытые, и магазины, не то чтобы в изобилии, но и не в столь малом количестве. Уже затемно, когда вдруг резко похолодало и поднялся ветер (все-таки они были в смешных, но горах, а на дворе был все-таки не май месяц), Никеша с Маратом приземлились в пабе на одной из улочек, перпендикулярных променаду Бен-Иегуды. Скоро туда же, направляемая Никитой по мобиле, подошла и Маша. (Это была толстая еврейская девка лет тридцати, с избытком энергии и самомнения, но без всякого жлобства. К тому же умная и злая. Репатриировавшаяся, не в пример неофиту Яшке, еще в первой половине девяностых вместе с родителями не то из Е-бурга, не то из Челябинска. Горячая патриотка (как без этого) Израиля, часто и подолгу, впрочем, бывающая на родине и неизменно интересующаяся происходящим там. В столицу она сама завернула только на пару дней — жила в Тель-Авиве и работала в турфирме, обслуживающей визитеров из экс-СССР.)