– Нет, ты точно кретин! – скрипнул зубами Глеб. – Мы с тобой сколько уже? Ты много раз видел, чтобы кто-то из нас тебя сторонился? Зато сам ты дергаешься от каждого нашего прикосновения! Даже слово с меня дурацкое взял… Ты прямо как девочка избалованная, принцесса на горошине! А я еще, дурень, пожалел тебя, не стал прогонять… Короче так: или ты идешь сейчас со мной и спишь вместе с нами, или, как только дойдем до ближайшей деревни, отдаю тебя на постой местным. Я не шучу, это мое последнее слово.

Мутант развернулся и поковылял к Пистолетцу. Лег – и лузянин тут же прижался к нему, словно котенок к мамке. Даже зачмокал во сне от удовольствия. Вскоре послышались и шаги юного «отщепенца». Парень брел, тихонечко всхлипывая. Подошел, опустился на землю. Через какое-то время придвинулся ближе, неуверенно прижался к боку мутанта… Правда, лежал он отвернувшись и прижался спиной, но хоть что-то.

Глеб задумался. Вспомнил, как только что сорвался на парне и внезапно разозлился. Не на него – на себя. В конце-то концов, что он знает о Сашке, об этом, по сути, совсем еще мальчишке? Как он рос, в каких условиях, что ему довелось пережить, перенести – какие трудности, боль, мерзости?… От хорошей жизни не побежишь, сломя голову, неведомо куда – возможно, вообще в самое пекло! Может, он натерпелся такого, что самому Глебу не привидится и в самом жутком кошмаре! Потому и прикосновения людей для него столь невыносимы, что невольно напоминают другие – отвратительные, липкие, похотливые… Или такие, что причиняют одну лишь боль – побоями, садистскими изуверствами?… Что он, мохнатый самоуверенный придурок, может об этом знать? Да ничего! Он и о себе-то ничего не знает, а туда же – лезет с нравоучениями, угрожает, шантажирует… Тьфу, до чего же противно! Взять бы да и вырвать свой поганый язык. Дров ему трудно было собрать! Надо же, устал, бедненький-несчастненький, ручки-ножки у него болят!.. Парня принцессой на горошине обозвал, а сам-то? Принц недоделанный! Обезьяна безмозглая!

Злость разгорелась в мутанте с такой силой, что он сначала принял огонь за ее привидевшиеся отблески. Но быстро понял – нет, этот огонь настоящий. Правда, хиленький, неуверенный – свежий ивняк не хотел разгораться.

Забыв про боль в измученных мышцах, Глеб вскочил и принялся нарезать круги по острову в поисках сухого плавника, чтобы успеть разложить костер, пока робкие язычки пламени не зачахли совсем. К счастью, прибитой к островку и выброшенной на его берега древесины оказалось достаточно. Костер из выбеленного солнцем сушняка разгорелся быстро, согревая продрогшее тело мутанта сладостным жаром.

Друзей звать не пришлось – они, почуяв близкое тепло, проснулись и пришли к огню сами.

– Опять?… – посмотрел на Глеба Пистолетец.

Мутант кивнул. Скосил взгляд на Сашка. Паренек прилег возле костра и, не отрываясь, смотрел на огонь. Глеб присел рядом. Хотел положить на плечо руку, но вовремя спохватился, отдернул.

– Ты… это… прости меня, ладно? – пробормотал он. – Сдуру я это. Перенервничал вчера, вот и…

– Ты чего? – быстро повернул к нему лицо юноша. – О чем ты, Глеб?… Ты же спас нас всех, мы тебя на руках должны носить, а я… Это ты меня прости. Я потом расскажу… может быть…

В глазах парня, отражающих рыжие отблески пламени, Глеб увидел вдруг нечто, заставившее его зажмуриться и проморгаться. С опаской глянул в них снова – да нет, показалось, глаза как глаза, разве что слегка на мокром месте… А что ему, собственно, в них показалось-то? Да еще такое, что поразило словно обухом по голове!.. Нет, совсем непонятно… Мелькнула в мозгу молния – лови ее теперь! В ущербном к тому же мозгу, которому сильно доверять не приходится.

– Захочешь – расскажешь, – как можно более спокойней сказал мутант. – А извиняться тебе не за что. И… в общем, забудь, что я тебе сказал про ближайшую деревню. Никому я тебя не отдам, до конца вместе будем, каким бы он ни был. А теперь – спать!.. Хотя, погодите-ка… Где мои сапоги, кто-нибудь знает?…

– Я их помыл, – приподнялся Сашок. – Они изнутри все в крови были, даже после реки. Я их где-то там сушиться оставил, – показал он рукой в темноту.

Глебу очень не хотелось вставать – усталость и боль наполнили, кажется, все до единой клеточки тела. Но сухие удобные сапоги – он это четко знал, вряд ли по личному опыту, но в мозгу отпечаталось – наиважнейшая вещь в долгих походах. А поэтому, кряхтя, словно древний старик, поднялся, сходил в указанном направлении, нашел сапоги, принес и поставил их возле костра – так, чтобы не доставало пламя, но чтобы тепла было достаточно для просушки.

– Вам, между прочим, тоже советую разуться и просушить башмаки, – сказал он своим спутникам.

Сашок его послушался. Пистолетец даже не пошевелился – наверное, уже спал.

Утром Глеб не мог пошевелиться. Малейшее движение отзывалось болью во всем теле – ныли, кажется, даже кости. «А ведь ночью носился, дрова собирал – и хоть бы хны», – подумал мутант. Впрочем, понятно, почему он тогда был таким прытким – под действием аффекта. Выброс в кровь адреналина, все такое… Сейчас, видимо, сказывалось и это. Как говорится, закон сохранения энергии – если что-то куда-то прибыло, значит, это что-то откуда-то убыло. На здоровье и самочувствие этот закон, по-видимому, тоже исправно действовал.

Мутанту было настолько плохо, что он не сразу смог вникнуть в смысл разговора своих спутников, проснувшихся раньше него. А когда наконец понял, не нашел даже сил, чтобы улыбнуться.

– Я больше не пистолетец! – трагическим тоном вещал старший лузянин.

– И как же тебя теперь называть? – слышался голос младшего. – Анатолием?

– Я не об этом… Я опять слово перетупал… Лето… сипец… Нет, лепо… ситец…

– Летописец.

– Вот-вот, не летописец, да. Помсотри…

– Что это? Комок какой-то жеваный…

– Вот именно! Именно мокок. А был клобнот…

– Блокнот? Это твой блокнот? – захихикал Сашок. – Да уж, тут много не попишешь!

– Тем более нечем… – мрачным тоном отозвался голос Пистолетца. – Ракандаш утонул.

– Он же деревянный! Как он мог утонуть?

– Ну, пусть уплыл. Мне не гелче.

– Так все равно писать не на чем, зачем тебе карандаш?

– Все рпопало! Что теперь скажет Глеб?…

– Это он тебе поручил вести записи?

– Это я ему обещал. И теперь лопучается, что я его подвел…

– Да ну, перестань. А голова тебе на что? Вот пойдем сейчас дальше, а ты иди и все запоминай. И то, что было, вспоминай. А потом, при случае, запишешь. И никого не подведешь.

– Похоже, это я вас подвел, – с трудом приподняв голову, сказал Глеб. – Вряд ли я смогу сейчас куда-то идти.

– Так и ландо, – замахал руками Пистолетец. – Днем раньше, днем поньше – какая зáрница? Полежи, отдохни.