Высшие силы, если они и впрямь существовали, оказались не очень могущественными. Лодку путники не нашли. Плота тоже. Зато они обнаружили утопленника.

Первым заметил странное глазастый юноша.

– Смотрите, что это там? – показал вперед юноша.

Глеб и Пистолетец остановились и стали всматриваться.

– На берегу или в воде? – приложил мутант ко лбу ладонь козырьком.

– В воде. Возле самого берега.

– По-моему, там какая-то горяка, – сказал Пистолетец.

– Рядом с корягой, черное, – подсказал Сашок.

– А чего мы гадаем? – хмыкнул Глеб. – Пойдем да посмотрим.

Друзья прошли еще пару десятков шагов и остановились напротив торчащей из-под воды коряги. Приткнувшись к ней и зацепившись, видимо, за подводный сук, медленно колыхался, раскачиваемый течением, большой черный пузырь. Во всяком случае, видимая часть этого отсюда, с берега, казалась пузырем.

– Может, это большая рыбина? – высказал предположение Сашок.

– А мо-поему, это просто черная тряпка, – засомневался Пистолетец. – А если и рыбина, то все нарво уже дохлая.

– Вдруг она только сейчас на корягу напоролась? – развил тему юноша. – Ну, недавно… И ее можно будет съесть!

– Тебе бы только есть, – сглотнул слюну старший лузянин. – А ты, Глеб, что думаешь?

– Опять вы гаданием занимаетесь, – покачал головой мутант. – Нет, чтобы залезть в воду и посмотреть.

– Ага, – отступил на шаг Пистолетец, – чтобы я сам в дохлую рыбину прерватился?…

Сашок и вовсе промолчал.

– В общем, как я понял, – вздохнул Глеб, – вы доверяете слазать в реку мне?

– Это лучший равиант! – развел руками старший лузянин. Младший, помедлив, кивнул.

– Ладно, – снова вздохнул мутант. – По крайней мере, раздеваться не нужно.

Он вошел в воду, добрался до коряги и принялся ощупывать «пузырь».

– Что? Рыбина? – крикнул Пистолетец.

– Если рыбина, то явный мутант, – отозвался Глеб. – С руками и ногами.

– Как это? – ахнул Сашок. – Такие разве бывают?

Ответа не последовало. Вместо этого Глеб присел – так, что на поверхности осталась только его голова, – снова поднялся, дернул что-то под водой и побрел к берегу, держа в руках некую черную штуковину, похожую на обломок той самой коряги. Черный пузырь поплыл за ним следом.

– Так это же… автомат! – воскликнул вдруг Пистолетец.

– Такой огромный? – засомневался Сашок. – Что-то непохоже…

– Да не в воде, рудачок, в руках у Глеба!

– Сам ты рудачок, – буркнул парень, понявший уже и сам, что имеет в виду земляк.

Между тем Глеб уже выбрался на берег, и теперь вытаскивал из воды… никакую, конечно же, не рыбину, а одетого в длинный черный плащ человека.

Сашок и Пистолетец с опаской подошли ближе. На мокрой глине возле ног их товарища лицом вниз лежал мертвый храмовник. Сомнений в том, что он мертв, ни у кого не возникло ни на мгновение. А о том, что это именно храмовник, говорили как черная «сутана» с капюшоном, так и автомат, за ремень которого его и вытянул Глеб.

– Ого! – только и смог сказать Пистолетец.

– Ого, – согласился мутант и процитировал откуда-то: – Тятя! тятя! наши сети притащили мертвеца[12].

Глеб перевернул утопленника на спину. Блеснула стеклами черная резина противогаза. Мутант снял с шеи храмовника автомат, стянул «сутану», принялся снимать оказавшуюся под ней черную рубаху.

– Зачем ты это делаешь?! – ахнул, прикрыв ладонями рот, Сашок.

– Затем, что это добротная одежда. Затем, что если мы оставим его в таком виде, то накличем беду на жителей ближних деревень.

– Мы его, что, не порохоним? – недовольно буркнул Пистолетец.

– У тебя есть лопата? Или ты будешь ковырять землю руками?

Оба лузянина промолчали. Мутант же тем временем полностью раздел мертвеца, отложив при этом в сторону, кроме автомата, еще и кожаный пояс с прикрепленными к нему ножнами, а потом снова зашел в воду, волоча за ногу обнаженный труп. С ним он добрался до коряги и затолкал под нее утопленника.

Вернувшись, Глеб хмуро глянул на притихших спутников.

– Что? Не понравилось, как я с ним поступил? Так чего тогда сами стояли, ручки боялись испачкать?

– Да нет… – пробормотал Пистолетец. – Протсо…

– Не по-человечески как-то, – досказал за товарища юноша.

– Не по-человечески? – делано удивился мутант. – А по-человечески ему было переться сюда, наводить здесь свои «человеческие» порядки, детей убивать?

– Это же не именно он… детей… – еле слышно сказал Пистолетец.

– И что? Приплыл-то он сюда и за этим тоже. И убил бы, не моргнув глазом. А может, и приходилось уже. И потом, нам-то не по-человечески можно, мы же с их точки зрения нéлюди. Это он человек, – последнее слово у мутанта получилось похожим на ругательство.

Глеб сплюнул в воду, отдышался и продолжил, уже спокойнее:

– И потом, ничего плохого мы… ну хорошо, я, не сделал. Просто взял то, что ему уже не нужно. А нам пригодится.

Он поднял и нацепил прямо на голое мохнатое тело пояс с ножнами, вынул нож, сокрушенно поцокал языком: «Мой был лучше», взял в руки автомат, снял магазин, отщелкал в ладонь патроны.

– Три штуки… Маловато. Но лучше, чем ничего.

Мутант вернул патроны в магазин, вставил его на место и закинул автомат за спину. Затем собрал и связал в узел мокрую черную одежду, сунув туда же и противогаз. Повертел в руках сапоги – добротные, кожаные. Посмотрел на свои – такие же, только запыленные, с обожженными голенищами. Перевел взгляд на видавшие виды башмаки своих спутников, протянул им обновку.

– Померьте. Кому впору – берите. Понадежнее ваших.

– Я не стану их носить, – попятился Сашок.

– А я померю, – сказал Пистолетец, уселся на кочку, с трудом натянул мокрую обувь утопленника, встал, потоптался, попрыгал, снова сел, снял сапоги и поставил с собой рядом. – Годятся. Прошусить только нужно. А мои, что, выкинуть?

– Ничего выкидывать нельзя! – осадил его Глеб. – Нам еще идти и идти. И, кстати, идемте!

– Куда? К заводям? – на всякий случай уточнил Сашок.

– А куда же еще? Лично я этой «рыбкой» совсем не наелся.

То, что мутант с пареньком называли заводями, в сущности ими не являлось. Заводь – это все же часть реки, пусть и глубже выдающаяся в берег, более мелкая, с неспешным или даже обратным течением. А это были просто большие лужи. Весной река разлилась широко, накрыв пологий берег, а когда в начале лета спала, на месте разлива остались заросшие камышом и осокой неглубокие озерки. Но тем и ценнее они были для голодной троицы – ведь вместе с речной водой в этих лужах осталась и рыба, а поскольку с рекой они не соединялись, деваться этой рыбе было некуда.