как мама, она не пахла сигаретами и лаком для волос. Она постоянно кричала и била маму. Несмотря на это, мы часто играли и даже ходили гулять на детские площадки.

Когда я пошла в школу, мама снова исчезла. Я просыпалась ночью, плакала, звала маму. Но она не приходила. Никто не приходил. Бабушка Инна не отвечала, куда делась мама, поэтому со временем я перестала спрашивать.

В школе друзей у меня не появилось, поэтому бóльшую часть времени я проводила с бабушкой. Когда мы делали с ней уроки, она постоянно говорила, что во мне сидят бесы. Она рвала мои тетради, а я плакала навзрыд, потому что у меня не получалось красиво писать.

Однажды бабушка решила отвести меня в церковь. Я долго препиралась перед огромными резными дверями, но она затолкала меня внутрь и оставила рядом с каким-то мужчиной в черном платье. Он заговорил со мной с высоты своего роста, отчего я втянула голову в плечи.

– Ты когда-нибудь исповедовалась?

Я не представляла себе, что такое «исповедоваться», поэтому просто опустила вгляд в пол.

– Ты хорошо себя ведешь?

– Да.

– Маму с папой слушаешься?

– Нет.

– Почему?

– Я не знаю, где они.

Мужчина в платье нахмурился и о чем-то задумался.

– А бабушку слушаешься?

– Я не могу красиво писать, поэтому баба Инна на меня ругается.

– Ничего страшного, потом научишься. Старайся не расстраивать свою бабушку.

Я кивнула, и мужчина протянул мне ложку с мягким кусочком хлеба. Я проглотила содержимое и поморщилась. Мужчина смягчился и отпустил меня к бабушке.

Бабушка Инна подошла к коробке со свечками и взяла оттуда одну. Она поводила концом над пламенем горящей свечи, зажгла ее и вставила в золотую вазу. Бабушка начала шептать молитву и перекрестилась. Я повторила за ней и поклонилась большой картине. Бабушка объяснила, что она поставила свечку своему папе, чтобы тот покоился с миром.

– А мне можно поставить свечку?

– А тебе кому?

– Маме.

Бабушка развернулась ко мне и потрясла меня за плечи.

– Жива твоя шалашовка, жива!

– А почему она не возвращается?

– Всё, пошли! Тебе еще чистописание нужно доделывать!

Глаза наполнились слезами, но я сдержала слезы. Я не понимала, что случилось с мамой и почему она не приходит.

Почти сразу после похода в церковь к нам приехала гостья. Пожилая женщина с порога тянула ко мне морщинистые руки и называла меня по имени. Я смотрела на нее с подозрением.

– Меня зовут бабушка Аня.

– У меня уже есть бабушка.

Она хрипло засмеялась и сказала, что бабушек может быть несколько. Я подумала, что она выглядит безобидно, и стала называть ее бабой Аней.

С бабой Аней мы подружились. Она пахла «Красной Москвой», всегда угощала конфетами и помогала рисовать. Она никогда не ругалась, поэтому мне не приходилось угадывать, что можно сказать, а что нет. Еще она читала мне на ночь сказки или странные стишки. Она говорила, что эти стишки нужны для того, чтобы Бог охранял мой сон.

Иногда баба Аня и бабушка Инна ругались, когда я ложилась спать. Я залезала в кровать и накрывалась одеялом с головой, читала для Бога странные стишки вслух, чтобы заглушить крики за дверью. Временами я слышала имя своей мамы и начинала плакать.

Однажды, когда бабушка Инна утром ушла в магазин, я решила спросить бабу Аню про маму.

– Баб Ань, куда ушла моя мама?

– Мамка твоя – змея подколодная. А папка твой – гад ползучий. Забудь про них.

– Она не вернется?

– Шут ее знает. Надо оно тебе?

Я промолчала. Мне представилось, что маму заколдовала злая ведьма и превратила ее в змею.

– У тебя вон бабушка хорошая. Ты бабушку любишь?

– Люблю.

– И она тебя любит.

– Она на меня постоянно ругается.

– Она не со зла.

– А мама меня не любит?

Баба Аня грустно вздохнула, но ничего больше не сказала. Она прижала меня к себе, а потом мы вместе пошли пить чай.

Когда я легла спать, то попросила Бога, чтобы он расколдовал мою маму. И по закону жанра должно было случиться чудо, но – чуда не случилось.

Если бы меня спросили сейчас, что я помню из 2010-го, я бы ответила: торфяники горели. Было душно, и я падала в обмороки.

В том году мама объявилась. А потом снова пропала. А потом снова появилась, но уже в виде эсэмэс-сообщения на наши с бабушкой телефоны: «Простите за всё». Тем вечером я делала уроки и сильно расстроилась, что нужно выходить из дома и искать ее по всему городу.

Однажды она уже пыталась покончить с собой, когда я вернулась домой из школы. Она лежала на полу, а вокруг мелкой россыпью валялись какие-то таблетки. Я тогда сильно перепугалась. Пока ждала скорую помощь, считала разноцветные пилюли, чтобы успокоиться. Раз, два… Тридцать семь… Звонок.

Мы с бабушкой весь вечер провели в поисках, пока наконец не нашли ее на причале Москвы-реки. От ветра ее плащ бесформенным крылом метался из стороны в сторону. Они с бабушкой снова подрались, и мама ушла, не забрав даже свои вещи.

Потом были мамины дядя Олег, дядя Костя, дядя Миша, дядя Коля… Или его звали Илья? Самым нормальным из них был дядя Игорь, который никогда ко мне не приставал, не бил меня железной трубкой, не выгонял зимой на мороз в футболке, а просто играл со мной в денди и покупал шоколадки. У него еще был сын – мой ровесник, который стал моим вторым другом после бабы Ани.

Но вскоре дядя Игорь умер, а его сын переехал. А когда я закончила школу, умерла и баба Аня.

Последний год перед смертью она не танцевала и не пела как обычно. Она ходила под себя, многое не слышала, и линзы очков у нее были толще карандаша. Но все равно улыбалась и хотела, чтобы я поступила в универ. А я не поступила.

На какой-то Новый год мы с бабой Аней танцевали под Верку Сердючку и были счастливы. Мне так казалось. Потом баба Аня плакала в ванной, когда мама ушла куда-то. А мне всего было лет восемь, и строчка «Даже если вам немного за тридцать, есть надежда выйти замуж за принца» казалась по-дурацки смешной.[11]

Бабушка называла меня предпринимателем и говорила, что, когда я вырасту, обязательно стану бизнес-леди. В детстве я прятала ее очки и ждала, пока она не станет их искать. А когда отдавала их ей, она радовалась и награждала меня десятью рублями. Тогда это было три пачки сухариков, газировка, мороженое и еще жвачка по рублю. Это