– Ну конечно, – сказал С. – После того, как привезли меня. Мог бы догадаться и сам.

– Как вы узнали? – повторил хмурый.

– Вы, конечно, слышали такое имя: Эдгар По? – помолчав, ответил вопросом на вопрос С.

– Конечно. Это писатель. «Золотой жук» и это еще, про обезьяну… – Исчерпав запас эрудиции, хмурый умолк.

С. усмехнулся.

– А нравится ли вам «Лечение по системе доктора Смоля и профессора Перро»? – осведомился он.

– Боже мой! – Хмурый не мог слышать этих слов. – «Лечение»! Они вываливают нас в смоле и перьях. Это ужасно!..

– Это название рассказа, – перебил его С.

– Что?

– Это рассказ Эдгара По! Все, что случилось здесь той ночью, было сочинено им полтора века назад. И стало явью потому, что здесь оказался – я.

Сосед молчал.

– Я – воронка, – продолжал горячо шептать С. – Рядом со мной опасно, понимаете? Я не знаю как, но я стал персонажем из его новелл. И втягиваю в них каждого, кто окажется поблизости…

– Вы больны, – перебил его хмурый. – Поверьте мне как врачу. Вы действительно больны.

– А вы? – шепотом крикнул С.

Хмурый не ответил.

– Поймите, – шептал С., – фантазия, в которую вы попали по моей вине, – не самая печальная. На мне – кровь. И я должен бежать отсюда, чтобы распутать другой, по-настоящему страшный сюжет.

– Если вы убежите… – Хмурый запнулся и молчал несколько секунд. – Этот коротыш – у него паранойя. Они убьют всех нас.

– Вы ничего не поняли, – ответил С. – Если я убегу отсюда, этот сюжет распадется сам собой! Они вернутся в палаты и уснут, как спали в ту ночь, когда сюда привезли меня. Они уснут – и все забудут!

– Дай-то бог… – глухо прорычал хмурый, и С. услышал в его голосе незнакомые нотки. – Я-то не забуду…

Помолчали.

– Вы хорошо знаете эту клинику, – сказал С. – Как можно выбраться отсюда?

Хмурый посмотрел с опаской.

– Есть один способ, – сказал он. – Я хотел сам, но… Слушайте внимательно.

В предутренний час – час меж волком и собакой – через глухую больничную стену перевалился и тяжело упал на влажную землю человек. Это был С.

Неловко упав на четвереньки, он поднялся и побежал через поле – на шум поезда, к железнодорожной ветке. Почти добежав до опушки леса, бегущий осмелился обернуться: погони не было. Обыкновенная городская клиника темнела на том конце поля, и на секунду С. усомнился, было ли в действительности то, что он видел собственными глазами…

Электричка везла его в Петербург. Он беспокойно дремал – в последнем вагоне, забившись в угол, подальше от людей.

Стучали колеса, и в такт им, не стихая, звучали в его бессонном мозгу строки бессмертного «Ворона»…

Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,

Над старинными томами я склонялся в полусне,

Грезам странным отдавался, вдруг неясный звук раздался,

Будто кто-то постучался, постучался в дверь ко мне.

«Это, верно, – прошептал я, – гость в полночной тишине, —

Гость стучится в дверь ко мне».

И завес пурпурных трепет издавал как будто лепет,

Трепет, лепет, наполнявший темным чувством сердце мне.

Непонятный страх смиряя, встал я с места, повторяя:

«Это только гость, блуждая, постучался в дверь ко мне, Поздний гость приюта просит в полуночной тишине,

Гость стучится в дверь ко мне»…

Поезд заскрипел всеми суставами и остановился. С. открыл глаза. Забурчало радио.

– Что он сказал? – переспросил у С. гражданин, сидевший через сиденье.

– Ремонт, – ответил С. – Пути размыло.

Да, это было то же самое место: кочковатое черное поле уходило в туман, телеграфные столбы тянулись вдоль лощины…

Но ворона за окном не было, и вскоре С. снова задремал. Тревожные строки зазвучали в мозгу вновь.

Вновь я в комнату вернулся – обернулся – содрогнулся —

Стук раздался, но слышнее, чем звучал он до того.

«Видно, что-нибудь сломилось, что-нибудь пошевелилось,

Там, за ставнями, забилось у окошка моего.

Это ветер, – усмирю я трепет сердца моего, —

Ветер, больше ничего».

Я открыл окно, и странный гость полночный, гость нежданный

Ворон царственный влетает: я привета от него

Не дождался. Но отважно, как хозяин, гордо, важно,

Полетел он прямо к двери, к двери дома моего,

И вспорхнул на бюст Паллады, сел так тихо на него.

Сел – и больше ничего…

– Сынок! Приехали!

С. открыл глаза. Какая-то бабулька трясла его за плечо.

Поезд стоял. За окном в утреннем сером полусвете простирал вдаль квадраты своих кварталов Петербург.

– Отойди от меня! – крикнул С.

Бабулька попятилась и с проклятиями исчезла в дверях.

На ватных ногах он вышел на пустой перрон и побрел ко входу в метро. В вестибюле вокзала на каменной голове Ленина сидел ворон.

В квартире не было не только жены, но и ее вещей. Шкафы темнели пустыми внутренностями, сияла мертвой чистотой кухня.

На кухонном столе аккуратной стопкой лежали фотографии Лики – те самые, что стали виною ее смерти. Записка. И на ней – обручальное кольцо.

Он прочел записку и положил на стол. Взял фотографии. Лика улыбалась, она была живой – там, на плотных прямоугольниках фотобумаги.

Он присел возле стола. Потом встал и, не снимая обуви, прошел через опустевшую квартиру, остановился перед книжными полками.

Постоял немного, нашел взглядом и вынул зачитанную некогда до дыр книгу. Открыл. С фронтисписа на него глядел Эдгар Аллан По.

Закрыв книгу, С. тут же открыл ее с конца. Палец медленно заскользил вниз по столбцу оглавления. С. еще не знал, что ищет, но палец сам безошибочно остановился на нужной строчке: «Вильям Вильсон».

– Вильсон! – сказал С. – О господи, ну конечно!

Судорожно пролистав книгу, он нашел указанную в оглавлении страницу, и с нее бесшумно скользнул вниз клочок бумаги.

С. автоматически поднял его, глянул…

Еще несколько секунд он стоял неподвижно, потом рванулся к телефону, но случайный взгляд на гобелен, висящий на стене, заставил его остановиться. Замок на гобелене, словно обветшав за время его отсутствия, просел в землю, конь же неимоверно вырос и вдобавок теперь злобно косился на скаку – так, словно видел стоящего в оцепенении хозяина квартиры.

С трудом заставив себя оторваться от изменившегося гобелена, С. снял трубку. Трубка немо застыла в его руке. С. постучал по рычажку – гудка не было.