Когда Станислав II Август Понятовский смирился с происходящим, Костюшко вышел в отставку и отправился в Саксонию, куда съехались в то время авторы и наиболее ревностные сторонники конституции 3 мая, эмигрировавшие из Польши, чтобы избежать мести победителей.

Костюшко поехал во Францию, безуспешно пытаясь добиться от нее деятельной помощи полякам. Но восстание вспыхнуло раньше, чем предполагали его главные вдохновители, когда бригадир Антоний Мадалинский отказался распустить, по требованию русского главнокомандующего в Польше графа О. А. Игельстрома, свою бригаду и направился через присоединенные к Пруссии польские земли к Кракову.

Антоний Мадалинский

Антоний Мадалинский со своей бригадой пошел вдоль прусской границы, захватывая, где это было возможно, городские и общественные кассы. Его войска постепенно усиливались. По пути бригада Мадалинского выдержала два небольших сражения с прусскими войсками. А 1 апреля 1794 года он вступил в Краков. Восстание охватило весь север Польши.

Услышав об этом, Костюшко рассердился на Мадалинского за эту поспешность, но делать было нечего, и он поспешно отправился в Краков. Волнение, поднявшееся там при вести о его предстоящем приезде, побудило русский отряд отступить. В результате, Костюшко был провозглашен в Кракове начальником вооруженных сил восстания: ему же вверялось полномочие составить для временного управления страной высший народный совет, а также право суда и казни преступников.

По сути, жители Кракова провозгласили Тадеуша Костюшко диктатором, а Польшу – республикой.

Тадеуш Костюшко в битве при Рацлавицах.

Худ. Юлиуш Коссак

4 апреля 1794 года Антоний Мадалинский, произведенный в генерал-майоры, помог Костюшко одержать победу в битве при Рацлавицах над русским отрядом под командованием генерал-майора А. П. Тормасова. В этом сражении Мадалинский командовал кавалерией на левом фланге. После этой победы Мадалинский получил чин генерал-лейтенанта.

Весть о победе под Рацлавицами возбудила в Варшаве мятеж, во время которого часть российского гарнизона была самым жестоким образом истреблена (при этом генерал Игельстром успел пробраться в Лович).

Вслед за этим взбунтовалась и Вильна, откуда тоже успела спастись только часть российского гарнизона, захваченного врасплох.

Когда русских в Варшаве не стало, было решено учредить революционное правительство. Еще в первый день восстания толпы народа ворвались во дворец, схватили там Станислава Мокрановского и Игнация Закржевского, потащили их в ратушу и там провозгласили – Закржевского президентом городского совета Варшавы, а Мокрановского военным комендантом города.

После этого восстание распространилось по всей территории Речи Посполитой. Популярность Костюшко возросла до громадных размеров, и революционеры признали его своим верховным правителем.

Со своей стороны, Тадеуш Костюшко, ставший генералиссимусом, одобрил все, сделанное в Варшаве, и приказал Мокрановскому «озаботиться насчет короля». Это означало, что Станислав Август Понятовский не должен был уехать из Варшавы, что он не должен ни с кем переписываться, и что все особы, близкие к королю, должны быть арестованы. В ответ на это король «решился завести сношения с генералиссимусом» и объявил ему, что «тесно соединил свое дело с народным и не сделает ни одного отдельного шага для собственного спасения».

Народ тем временем волновался и требовал казни лиц, известных своей приверженностью к России. И 9 мая 1794 года были повешены гетман Ожаровский, гетман Забелло и еще несколько человек. Но народ требовал новых жертв, и тогда Игнаций Закржевский вышел к нему и сказал: «Поставьте виселицу перед моим домом и повесьте меня первого». Эти слова произвели действие: толпа стихла.

28 мая, по распоряжению Костюшко, образовался верховный правительственный совет.

Однако надежды Костюшко на восстание всего народа, подкрепленные Рацлавицкой битвой, скоро начали рассеиваться. Собравшиеся в войско крестьяне, прослышав о притеснениях их семей помещиками, стали бежать домой. Масса крестьянства, угнетенная крепостным правом, угрюмо и недоверчиво смотрела на восстание, между тем как большинство шляхты и в этот критический момент не решалось поступиться своими помещичьими выгодами и правами.

Увлекаемый патриотизмом, Костюшко решился переступить пределы тех прав, которые предоставлял ему акт восстания, и привлечь народную массу к делу восстановления Польши. Уже изданный 2 мая в Винярах указ требовал облегчения барщины для крестьянских семей, члены которых вступили в войско, а 7 мая Костюшко издал свой знаменитый поланецкий указ, которым объявлял всех крестьян Речи Посполитой лично свободными людьми, находящимися под покровительством закона, устанавливал суд для решения дел между ними и помещиками, обеспечивал им владение землей и, на время восстания, уменьшал их повинности в пользу помещика, предоставляя окончательное решение этого вопроса будущему правительству.

Однако шляхта плохо исполняла предписания указа. На самом деле, крестьяне не получили обещанных им льгот и, с восторженным уважением относясь к самому Костюшко, не поддержали дела восстания в той мере, какой он этого ожидал.

Дела восстания принимали все более неблагоприятный оборот. В начале июля русские и прусские войска направились к Варшаве. Костюшко объявил всеобщую мобилизацию, и его армия возросла до 70000 человек. С частью этой армии он поспешил к Варшаве и успел занять город раньше союзников. Предпринятый затем штурм Варшавы пруссаками велся нерешительно и вскоре был заменен осадой. Атака русских, под предводительством графа И. Е. Ферзена тоже была неудачна.

Король Пруссии Фридрих II Великий написал тогда Екатерине:

С горестью узнал я о Варшавских убийствах, и, преисполненный таким же негодованием, какое было возбуждено и в Вашем Величестве, я с редкой энергией занялся средствами наказать их виновников. Я собрал наспех все войска, какие только были поблизости, и разбил, вместе с генералом Денисовым, постоянно возраставшую армию так называемаго генералиссимуса, которого повстанцы себе назначили. Не обращая внимания на тысячу военных потребностей, которым я не имел времени удовлетворить, я ускорял поход наших победоносных войск; я заставлял неприятеля покидать одну позицию за другой и заставил, наконец, броситься в линии Варшавы. Но если наши храбрые войска умели побеждать в открытом поле, то существуют препятствия, которых одно мужество преодолеть не в состоянии. Я нашел перед столицей, где я надеялся уничтожить гнездо мятежа, страшные укрепления, многочисленную артиллерию, а у меня именно недоставало артиллерии. В то время как я распоряжался, чтобы осадные орудия были взяты из Прусских крепостей и доставлены под Варшаву с большими издержками, мятежники успели усовершенствовать свои укрепления и, что всего хуже, возбудить мятеж в провинциях, недавно мною приобретенных, и характер этого мятежа становился день ото дня опаснее. Я долго льстил себя надеждой, что, взявши Варшаву, я предупрежду взрыв Я не терял мужества, несмотря на умножавшиеся препятствия. Я приказал сделать все распоряжения к последней атаке, но накануне получаю печальное известие, что суда мои с транспортом взяты или потоплены инсургентами. Со всех сторон меня извещают, что мятеж в Южной Пруссии приобретает день ото дня более силы. Наши сообщения прерваны, получение запасов ненадежно, равно как и спокойствие моих провинций. В этом положении, при потере надежды, что или корпус войска Вашего Величества или императорский могут на правом берегу Вислы помочь усилиям, которые я посвящал взятию Варшавы мне не оставалось другого выбора, как отступить с моими войсками.