Спонтанные кверенсии, возникающие у животного в голове во время боя, чаще всего представляют собой те точки на арене, где ему удалось добиться некого успеха; скажем, убить лошадь. В жаркий день бык предпочитает любое место на арене, где пролита вода и, стало быть, здесь прохладнее, например, возле горловины водораздаточной трубы, куда подсоединяют шланг, чтобы разбрызгиванием во время антракта осадить пыль; словом, там, где от песка под бычьими копытами веет прохладой. Кроме того, бык может выбрать себе кверенсию по запаху крови, в районе гибели лошади в ходе предыдущего боя; или там, где ему удалось подкинуть тореро, или вообще в любом месте арены без всякой видимой причины, просто оттого, что здесь он чувствует себя как дома.

То, как по ходу боя в голове быка формируется кверенсия, можно наблюдать собственными глазами. Сначала он сходит туда «на пробу», потом сделает это более сознательно и, наконец, если только тореро не выявит эту склонность и не станет намеренно удерживать его от полюбившегося места, бык будет упрямо возвращаться в ту же точку, где, развернувшись задом или боком к баррере, так и будет стоять, не желая двигаться. Вот когда тореро начинают всерьез обливаться потом. Быка надо выманить, но тот полностью ушел в защиту, не реагирует на плащ, а от самих тореро просто отмахивается рогами, категорически отказываясь идти в атаку. Единственный способ вытащить его из кверенсии — это подойти настолько близко, чтобы он категорически уверовал в удачу, и затем, короткими подергиваниями плащом на весу или же таская его по песку, соблазнить быка на несколько шажков вперед. Ничего красивого тут нет, присутствует лишь опасность и, чувствуя, как истекают отпущенные четверть часа, матадор становится злее с каждой минутой, бандерильеро начинают работать с повышенным риском, а бык тем временем «окапывается» еще глубже. Но если матадор теряет наконец терпение — «A-а, он хочет умереть именно там? Ладно! сейчас я ему это устрою!» — и в самом деле сближает дистанцию, эта секунда, скорее всего, будет последней перед полетом, из которого он вернется на землю с дыркой от рога. Потому что бык за ним следит; боднувшись, он отобьет и шпагу, и мулету, добираясь до человека. Если не удается выманить быка из кверенсии ни плащом, ни мулетой, иногда прибегают к бандерильям-хлопушкам: их втыкают быку в загривок прямо из-за барреры, они горят и взрываются как петарды, разбрасывая вокруг себя вонючие облака порохового дыма и горелого картона. Впрочем, я видел быка с такими бандерильями, так он, путаясь шума, выбегал из своей кверенсии футов на двадцать, а затем опять в нее возвращался, и никакой силой его нельзя было оттуда извлечь. В такой ситуации матадор имеет право убить быка любым сподручным способом, лишь бы обеспечивалась личная безопасность. Он может приблизиться сбоку и, пока бандерильеро плащами отвлекают внимание, описать полукруг перед мордой быка, на ходу вонзив свою шпагу; или он может убить его каким-то другим методом, который, будучи примененным к храброму быку, заставит толпу чуть ли не линчевать матадора. Тут задача не в том, чтобы убить филигранно, а в том, чтобы убить быстро, потому что бык, знающий, как пользоваться рогами и не желающий покидать свою кверенсию, становится опасным как гремучая змея и столь же непригодным для боя.

С другой стороны, человек не должен допускать формирования столь прочной кверенсии. Надо тормошить быка, вытаскивать на середину арены, прочь от барреры с ее уютным ощущением обезопасенного тыла, выводить быка в другие позиции, лишь бы не дать ему окончательно и бесповоротно замереть в выбранном месте. Лет десять тому назад я присутствовал на корриде, где шесть быков все до единого занимали прочнейшие кверенсии, отказывались их покидать и в них же умирали. Дело было в Памплоне, а быки были миурскими. Здоровенные, чалой масти, с высоким длинным крупом, широченной грудью, мощнейшей шеей и потрясающими рогами. В жизни не видал таких красавцев — и вот представьте: каждый из них уходил в оборону, едва оказывался на арене. Да и трусами их не назовешь, потому что защищали они спои жизни всерьез, отчаянно, мудро и свирепо. Коррида продлилась до темноты, а за все время ни единого изящного или артистичного момента; весь бой можно свести к фразе, дескать, как-то под вечер быки отбивались от человека, а тот с громадным риском и трудностями все порывался их убить. Зрелищности здесь было столько же, сколько в битве при Пашендейле, уж извините за такое сравнение: коммерческий спектакль и война. Там и был со знакомыми, кто пришел на бой быков впервые, кому я уши прожужжал, до чего коррида-де великолепна, какое это удивительное искусство, насколько в ней… В общем, понятно. Соловьем заливался, разгорячив собственное красноречие двумя-тремя стопками абсента в кафе «Куц», так что на бой мои приятели отправились с большим интересом. Когда все закончилось, никто из них не перекинулся со мной и словечком, причем двоим сделалось дурно; мало того, среди этих двоих была персона, на которую я рассчитывал произвести особо благоприятное впечатление. Сам я от этого боя получил немалое удовольствие, так как выяснил кое-что новое о психике нетрусливого быка, который, как выяснилось, временами отказывается атаковать; за один тот вечер я узнал об этом больше, чем за целый сезон, но хотелось бы надеяться, что на следующем представлении в таком роде я окажусь все-таки один. А еще я надеюсь, что не буду ни поклонником, ни тем более приятелем участвующих в нем тореро.

Вообще говоря, есть три основных способа покалечить быка и лишить его сил: загонять плащом, обескровить повреждением кровеносных сосудов или же всадить пику слишком далеко от загривка, чтобы она повредила хребет, или сделать это не по центру, чтобы наконечник угодил в лопатку. Эти приемы выполняются подчиненными матадора на том быке, которого он боится. Например, из-за его громадного размера, прыти или могучести, так что под влиянием страха матадор может приказать своим пеонам, то бишь пикадорам и бандерильеро, «сломать» быка. Впрочем, зачастую такой приказ излишен, и пикадоры по собственному почину всей сворой берутся ломать быка, если только матадор не решит, что с быком он вполне может справиться и тот ему нужен в целости и сохранности, чтобы показать всю гениальность мастерства к вящей личной славе, и тогда он кричит своим людям: «Эй! вы там, поаккуратней! Не вздумайте мне его испортить!» С другой стороны, пикадоры и бандерильеро еще до боя могут отчетливо понять, что должны всеми силами поломать быка и что на запреты матадора не стоит обращать внимания: все эти окрики, обычно сопровождаемые забористыми проклятиями, лишь для видимости, игра на публику.

Однако кроме преднамеренных увечий, наносимых быку физически, вследствие чего он теряет свои качества для зрелищного боя и передается в руки матадора как можно более замученным и близким к гибели, неизмеримый вред может быть нанесен животному психически по вине небрежных бандерильеро. Главное, что от них требуется — это как можно быстрее вонзить бандерильи, потому что любые неудачные попытки, которые в восьмидесяти случаях из ста объясняются трусостью, делают быка более нервным и менее предсказуемым, нарушают ритм боя и, давая животному шанс поохотиться на пешего человека, уничтожают тщательно пестуемое преимущество, а именно отсутствие опыта таких схваток.

Как правило, бандерильеро-бракоделу от сорока до пятидесяти лет. В квадрильи он занимает положение наиболее доверенного лица матадора. Этого он достиг благодаря знаниям, а также своей честности, ну и приобретенной с годами мудрости. Он выступает представителем матадора при сортировке быков, составлении лотов и является его надежным советником по всем техническим вопросам. Но как раз потому, что ему за сорок, ноги уже слабоваты; они вряд ли помогут, если бык решит за ним погоняться; и вот, когда наступает пора всаживать бандерильи в трудного быка, ветеран становится ну до того осмотрительным, что тут невозможно провести границу с трусостью. Неуклюжестью с бандерильями он разрушает весь тот эффект, которого сам же добился утонченной и мастерской работой с плащом; коррида сильно выиграла бы, если бы этим седовласым, по-отечески мудрым, но хромоногим ветеранам запретили браться за бандерильи, а оставляли бы в квадрильях лишь за их ловкость с плащом и багаж накопленных знаний.