Папа вложил мне в голову установку, что Маше мама нужна больше. Я не могла бы это помнить, ведь мне тогда от силы года три-четыре было, но я почему-то помнила и понимала. Это на самом деле было так. Маша родилась… с проблемами. Мать её домой принесла, только когда ей месяцев восемь уже было. Наверное, тогда я и перестала для неё существовать. Но у меня был папа — вечно небритый и уставший, с добрыми голубыми глазами. Мой мир держался, пока сестре не назначили ряд операций. Мама очень ругалась на отца. Очень обижала, раня колкими словами и обвинениями. Он хотел, как лучше, возможно, он и не мог поступить иначе, ведь на кону стояло здоровье его дочери… Уехал. Командировки, вахты… Маше, конечно, операции сделали. Папа смог заработать денег, мама продала дачу, они подарили Маше возможность ходить и расти полноценным ребёнком, когда нам лет по семь лет было. Только я с четырёх уже стала не нужна никому. Папы никогда не было дома, мама вся в Маше. Бабушка, мама папы, только выручала и заглядывала раз в неделю. Но и от её визитов было больно. Она ведь уходила, а я снова становилась обузой, мешающей, вечно чего-то ждущей, требующей, выпрашивающей внимание.

Я и в школу-то не пошла в семь лет. Маше нужно было проходить реабилитации, а мать мне пыталась объяснить, что мы сёстры-близнецы и обязательно должны пойти в школу вместе, в один класс, за одну парту, мы не должны различаться. Но мы ведь различались… Мне просто нужно было годик-два подождать, пока Маша окрепнет. И когда-то я ей верила. Не могла не верить, ведь она моя мама. Мне казалось, что в такие моменты я ей очень нужна и важна. Оттого я и стала не собой с детства — удобное приложение к маме и Маше, не более.

Отца очень не хватало… Когда мы наконец-то пошли в школу, он уехал на очередную вахту, да так и не вернулся. Спустя года три, я смогла перебороть обиду на него. Мать помогла, выливая на него ушаты помоев, не стыдясь никого и ничего. Он просто не смог с ней быть. Не смог, и всё. Как бросить женщину, не бросая своих детей? Да и он, наверное, привык уже к тому, что нас нет рядом. Он очень много работал и почти никогда не приезжал домой, оставаясь на переработки, чтоб заработать больше денег.

Я наивно ждала, что со школой в моей семье что-то изменится. Всё ведь наладилось. Сестрёнка здорова, мы вместе шли, держась за руки, с цветами на наш первый звонок, пошли в один класс, правда, не за одну парту, нас рассадила с мальчиками наша классная руководительница, но… для меня не стало больше мамы.

Что бы не делала одна маленькая девочка, а забота, внимание и любовь доставались другой. Хорошие оценки? Негодница, что не могла помочь сестре с заданием? Волейболом хочешь заниматься? Нет, Маша же не хочет. Какие соревнования? Опять денег надо? Нет денег, Маше занятия в театральной студии оплатили. Утренники и праздники? Ты в прошлогодний костюм или платье влезешь. А на Маше уже новое платье. Да такое, чтоб все одноклассницы обзавидовались. Включая меня…

Стыдно. Я вроде бы ничего и не делала, не могла в том возрасте ни на что повлиять, а всё равно стыдно об этом даже думать, не то что кому-то рассказывать. Да и кому это всё нужно? Если Паша поверил моей матери и своему отцу, то… я ведь всё равно ничего не рассказала бы. Даже не попробовала бы объясниться.

Да и какая разница, что обо мне подумает Паша? Он ведь и муж мне ненастоящий, и у самого хватало косяков…

Как всё уместить в голове?

— Встречай, жена, безработного мужа. — пробирающий до мурашек весёлый голос, разбавился хлопком входной двери.

Я не смогла заставить себя пошевелиться. Чувство стыда и паники опять накрывало.

«Зачем я только ходила в его комнату? Жужжал телефон и… жужжал бы дальше.» — шумно сглотнув, я не смогла выдавить из себя и звука.

— Сань?

Говорят, что лучшая защита — нападение.

Смятый лист в моих руках дрогнул. Дожилась — по мусорной корзине Мажора шарилась… Уже ведь не докажешь, что я хотела просто отключить мерзкое жужжание его телефона, что он оставил на планшете. Звук отбивался от экрана и так жутко тарахтел… Не докажешь ведь? Корзина, что я не заметила у кресла и опрокинула… Тоже ведь не докажешь, что я не специально там копалась, а смятый ком мне под ноги сам вывалился? Не поверит. Я бы тоже не поверила.

Голова Пашки застыла в дверном проёме гостиной, а я едва заставила себя взглянуть на него.

Заметил. Сам всё понял, пустившись в такие словесные излияния, что у меня глаза на лоб лезли.

Только каким-то чудом я вспомнила, что должна нападать, пока красочные эпитеты не полились уже в мой адрес:

— Что это? Зачем ты сделал повторный тест-ДНК?

У меня в голове не укладывалось, как подобное можно было провернуть за моей спиной. Я ведь сама ему предложила провести анализ в ещё одной клинике. Правда, тогда у меня не было результатов, свидетельствующих о Пашкином отцовстве, но всё же… Я бы ведь поняла.

Как не понять? Мы ему как снег на голову свалились. Всю жизнь его перевернули. Дом вверх дном поставили. Я бы обязательно поняла, если бы он только сказал, что хочет иметь ещё одно подтверждение.

— Я знал, что пожалею об этом. — Мажарский вздохнул и прошёл к креслу. — У меня были основания не верить лаборатории Маслова. Ты сама не отнеслась радостно к тому известию, что во всём этом замешан мой отец или наши друзья.

Я напряглась. По-настоящему. Перед глазами тут же заплясали совсем недавние картинки-воспоминания.

Неужели он всё это время притворялся?

Выходит, что он не поверил результатам. Не захотел верить, что именно он отец Вики… Искал способ от нас избавиться? Но зачем его отцу навязывать ему неугодную внучку, подделывая результаты на положительные? Оба теста ведь показали высокую степень родства… Зачем он выбросил второй? И почему дома, а не где-нибудь в переулке?

Меня бросило в жар от череды противоречащих друг другу мыслей. Мне хотелось понять этого мужчину, потому я, наверное, изводила себя предположениями, что могли бы его как-то оправдать.

— Ты потащил меня к своей бывшей… —