на Ивана. Иван быстро подошел к нему и оглянулся. Из казарм — изо всех — выбегали солдаты. Иван громко и очень сердито сказал:

— Чего это такое?! Отставить надо их! Обратно!

Но Алексей Орлов, а он уже стоял с ним рядом, сразу ответил так:

— А, это ты не беспокойся. У них тут свое начальство, они с этим сами разберутся. А что колесо?

— А колесо сюда! — это сказал уже тот, который был у них за кучера. — Вон его дверь! — И тут же быстро прибавил: — Господин ротмистр, не отставайте!

Иван повернулся к нему, а он уже быстро пошел через плац. Шел и показывал рукой и что-то быстро, бестолково говорил про то, что здешний мастер просто как колдун, он с закрытыми глазами все починит, он дунет, плюнет — и даже железо срастается. И он еще чего-то говорил, тоже какую-то дурь…

А Иван ведь шел за ним! Быстро шел, не отставал, как будто его на веревке вели, как будто его тоже кто околдовал. И даже более того — мимо него пробегали солдаты, сзади опять били сбор, а он быстро шел за тем преображением, и ему казалось, что все это легко исправить, нужно только сменить колесо и как можно скорее уехать отсюда. И в Казанский собор, а там царь! А пока они вошли в какой-то дом или, может, в какую-то службу, они не стучали, а преображенец просто пнул ногой как следует, дверь распахнулась, и они вошли, а там было темно, и душно, и еще очень смрадно, потому что все пропахло водкой и капустой, какой-то человек в одной рубахе, весь растрепанный, вышел им навстречу и спросил, чего им надо, а преображенец закричал: где Вахромеич, а Вахромеич, ответил растрепанный, спят; разбудить его, велел преображенец, велел очень зло, даже грозно, они прошли дальше, и там, за столом, спал Вахромеич, преображенец стал его трясти, Вахромеич стал в ответ мычать, а Иван стоял сбоку, смотрел на это, гневался…

И вдруг услышал, что снаружи, и это уже на плацу, барабаны начали бить церемонию! Э, закричал Иван, да что это, и развернулся, и кинулся вон. Куда ты, закричал преображенец, а колесо, и кинулся вслед за Иваном, и даже схватил его за руку, но Иван вырвался и выбежал, и остановился уже только на крыльце.

А дальше он бежать уже не мог, потому что то, что он увидел, его очень крепко поразило! Да это и не мудрено, там же тогда творилось уже вот что: полк был уже весь на плацу, офицеры бегали вдоль строя, пинали, если это было нужно, зазевавшихся, а царица — рядом с тем артиллеристом, и преображенцы там же сзади — а царица подходила к строю. Она была уже без шляпки и без пелеринки, и хоть одета она была просто, но смотрелась очень хорошо, чисто по-царски. А тут еще запели трубы, и тут же кто-то бойко закричал:

— Встречайте государыню! Встречайте матушку-заступницу!

Строй заволновался, дрогнул, а после все же закричал:

— Ура! — И тут же, и уже куда стройней: — Ур-ра! Ур-ра!

И только один Иван сказал:

— Измена!

Но кто его тогда услышал? И кто его видел? Да и вообще кому из всех них тогда до него было дело? Да никому, конечно же! Поэтому дальше тогда было вот что: царица, окруженная преображенцами, шла, улыбаясь, вдоль строя измайловцев, и время от времени негромко, с хрипотцой, восклицала:

— Здравствуйте, ребятушки!

А ей в ответ дружно кричали:

— Ур-ра! Ур-ра!

И до того им было радостно, что они даже строй не держали, строй ходил ходуном, как живой. Или как у новобранцев, со злостью подумал Иван, сошел с крыльца и, стараясь меньше суетиться, как можно быстрей пошел к съезжей. Там тогда никого из солдат не было, зато там стояла Белка. Ат, гневно думал Иван, вот так история, будешь пешим — пропадешь, надо скорей в седло! И он шел к Белке, и Белка была все ближе и ближе, а на плацу кричали все громче и громче.

Потом там вдруг все стихло. Иван остановился, оглянулся туда и увидел, что это царица теперь стоит там, где обычно должен стоять командир полка, и все на нее смотрят и ждут, что она им сейчас скажет. Она и в самом деле подняла руку, подождала, пока станет совсем тихо, а потом сказала вот что:

— Измайловцы! Славные слуги мои! Довольно иноземцу измываться над святым православным законом! Вспомним заветы деда нашего Петра Великого!

И тут она вот так вот сделала рукой — очень решительно! И в ответ ей так же решительно солдаты крикнули «ура!» А потом еще раз «ура!» И еще! Тогда царица шагнула вперед и думала еще что-то сказать… Но почему-то не решилась, оглянулась…

И Алексей Орлов тогда сразу кинулся к ней, встал с ней рядом и начал кричать вот что:

— Солдаты! Братцы мои верные! Проклятый иноземец возжелал извести жестокой смертью последнюю надежду нашу, славную Екатерину Алексеевну вкупе с наследником Павлом Петровичем! Он возжелал, да мы не дали! Мы вырвали царицу из кровавых лап его и привезли ее вам под защиту! Так постоим же за государыню! Так не дадим же ее голштинцу на расправу! Так же ура!

— Ура! Ура! — ответили ему.

А тут еще вдруг задудели трубы! А так как дудели они вразнобой, то строй окончательно сломался, все скопом бросились к царице, обступили ее и принялись кричать что-то уже совсем бессвязное — но зато радостно и с упоением. А Иван, который стоял уже возле кареты, смотрел на это и опять молчал. Иван пытался рассмотреть, где же царица, что с ней, но этого понять было нельзя, потому что там тогда была такая плотная толпа, что просто страх. Иван так и подумал о ней: страх!

Но вдруг эта толпа будто сама собой опомнилась, солдаты стали расступаться. Иван глянул туда, откуда они расступались, и сразу понял, в чем дело: это там шел полковой священник. Священник был немолодой и крепко перепуганный, его даже вели под руки. Но когда он подошел уже совсем близко к царице, его отпустили. Он тогда, чуть-чуть повременив, осенил ее крестным знамением и начал что-то говорить, вот только в общем шуме толпы его слов было не разобрать.

Но так было только поначалу, потому что он довольно скоро осмелел, голос его окреп, и тогда Иван ясно расслышал:

— …всероссийской Екатерине Алексеевне многая лета!

Толпа тут же подхватила, закричала:

— Многая лета! Ур-ра!