– Вот этот подарочек будет в самый раз!

– А что, если вернуться за его девчонкой на постоялый двор? Я не гордый, могу попользоваться и шлюхой Хока!

Чуть теплящаяся в теле Гарета жизнь восторжествовала. О, Роза! Святой Боже! Только не это! От слабости его губы не шевелились. Он молился про себя: «Прошу тебя, Господи, помоги ей на дороге в Тангейт».

– Нет времени, – бросил Грифит. – Его преосвященство ждет нас.

Гарет услышал удаляющийся топот копыт. Убийцы были уверены, что он уже мертв.

Суматошно затрещала сорока. Ветер зашуршал в сухих зарослях вереска.

С глухим стоном сознание Хока вернулось в тело, и он скрылся в бархатной темноте беспамятства.

* * *

Роза одна брели вдоль разбитой дороги. Холодок страха пробирал до костей. Где-то впереди по разбитой колее шел Гарет, преследуемый убийцами, жаждущими его крови.

В полдень ее тень вытянулась и побежала перед ней. Ржавые листья болотных растений под низким осенним солнцем алели, словно политые кровью.

Рядом с дорогой вилась тропа. Что-то темное виднелось в траве. Роза бросилась со всех ног, надеясь на лучшее и замирая от ужаса предчувствия.

Она подбежала к Гарету и опустилась рядом на колени. Громкие рыдания вырвались из ее горла при виде истерзанного окровавленного тела. Но она взяла себя в руки. Гарет сейчас нуждается в ее помощи, он может погибнуть, если она станет медлить. Дамские истерики ему не помогут.

– Гарет! – тихо позвала она.

Смочив край плаща вином из фляжки, Роза приложила ткань к холодному лбу раненого.

Она собрала лоскуты изорванной туники.

– Негодяи! Подлецы! Козлиное отродье! – ругалась Роза вполголоса.

Им казалось, что, забрав герб с изображением ястреба, они унесут с собой и его жизнь! Но молодость и могучее здоровье ее возлюбленного не так легко победить! Пульс медленно и слабо, но все же бился.

Обливаясь слезами и прикусив нижнюю губу, Роза промыла вином многочисленные раны и перевязала их, как могла, носовым платком и своим шарфом.

Она попробовала поднять мужа, но тело было тяжелым и малоподвижным. Приподняв его голову, она положила ее к себе на колени. Даже при свете вечернего заходящего солнца лицо Гарета было мертвенно-бледным. Слезы отчаяния лились по щекам Розы ручьем.

Вдруг веки раненого дрогнули, и он открыл глаза.

– Слава тебе, господи! О, Пресвятая Дева, благодарю тебя! – прошептала девушка.

– Ты?.. – слабый голос сорвался. – Роза?..

– Я здесь, дорогой мой!

– Но я же… оставил тебя…

– Я знаю, и знаю почему. Ты такой благородный, Гарет! Но зря ты не взял меня с собой! Вот и пришлось тебе одному встретиться с врагами.

Он покачал головой. Дрожь пробежала по его телу.

– Тебе холодно, милый? Я заверну тебя в тунику. Она разорвана, но все-таки согреет хоть немного.

Роза стала укутывать мужа лохмотьями и вдруг ощутила что-то под пальцами за подкладкой туники.

– Что это? – не то у возлюбленного, не то у себя спросила Роза.

Из потайного кармашка выкатилось и упало на траву…

– Мое кольцо! – воскликнула Роза.

Не веря своим глазам, она покачала головой и взглянула на Гарета. В широко открытых глазах стоял немой вопрос.

Голос Розы дрожал:

– Я ничего не понимаю, Гарет. Как кольцо оказалось у тебя?

Его лицо исказилось от боли.

– Я…

– Ты украл его у меня!

Ее глаза от гнева вспыхнули, но их выражение стало мягче, когда она увидели, как он страдает.

– Я же говорила тебе, Гарет, что в Браервуде у меня есть гораздо более ценные вещи, чем это кольцо. Если бы ты сказал, что они нужны тебе, я бы отдала их не задумываясь.

Все так, но поведение Гарета выглядит несколько странно: скорее он сам возьмет, чем попросит!

Хок прошептал, звуки выходили со свистом:

– Я взял кольцо не для себя.

Когда кольцо скользнуло по указательному пальцу Розы на свое место, она вздохнула с облегчением, ощутив на руке привычную тяжесть.

– Я знаю, – сказала она. – Конечно же, ты взял не для себя! Для Мастерсона. Все, что ты делаешь, – это для поместья, – она строго посмотрела на Гарета. – Вот теперь, дорогой муженек, ты не можешь не позволить мне поговорить с королем!

Гарет с ужасом представил, что в таком случае предстоит увидеть этим дивным фиалковым глазам, что предстоит пережить этой поборнице за чужие права! Ну доберется она до короля, как того желает. А выстоит ли под градом насмешек придворных? Вдруг ее тоже приговорят к церковному проклятию? Он не должен допустить этого.

Хок застонал, его голова качнулась на ее коленях. Силы понемногу возвращались к нему. Лучше сейчас пожестче обойтись с Розой, чтобы она перестала раз и навсегда заблуждаться на его счет.

– Мне нужно только это кольцо и не нужны твои другие золотые украшения, – его слова звучали жестко, со злостью. – Кроме этого кольца, ничего другого мне не надо!

Гарет увидел, как потемнело лицо Розы. Она и в гневе была хороша.

– Глупо с твоей стороны, Роза, доверять мне безоглядно. Надо было прислушаться к тем, кто предупреждал тебя о моей дурной репутации.

Она покачала головой, как будто отгоняя от себя горькую правду, внезапно обрушившуюся на нее. Гарет сказал, что доверять ему безоглядно было глупо! Как же она была слепа! Он жестокий и бессердечный человек! Лицо Розы вспыхнуло. Она никогда не скрывала своей любви к нему, а он… он надругался над ее чистыми чувствами!

Голос был холоден и бесстрастен:

– Значит, ты приехал за мной в монастырь святой Агаты вовсе не из любви ко мне?

– Нет, не из любви, – Гарета мучила боль ран меньше душевной боли. – Роза, я никогда не говорил тебе, что люблю… никогда…

– Но ты позволил мне поверить в это! На самом же деле ты забрал меня из монастыря ради кольца, символа владения Браервудом?

Он кивнул, его лицо приобрело землистый оттенок.

– Я не хотел огорчать тебя, Роза. Ты стала жертвой моей слабости.

С болот подул промозглый ветер. Волосы Розы развевались, глаза горели, как у колдуньи.

– Я не хочу быть жертвой, Гарет! Теперь я знаю, кто ты на самом деле. Я ненавижу тебя! И всегда буду ненавидеть! Слышишь? Всегда!

Она поднялась во весь рост и посмотрела на него сверху вниз.

– Сейчас я уйду, а ты останешься, и мне совершенно безразлично, выживешь ли ты и положишь свою жизнь во славу доблестного города Мастерсона или же умрешь здесь, где вороны склюют тебя, как падаль.