На футбольной тренировке после школы Ли бежит изо всех сил. В такт стуку шиповок по земле в голове звенят слова. Бег. Софи. Умерла. Сестра. Готово. Спустя час Ли трусцой убегает с поля, назад к школьному зданию. Находит бетонный уголок на одном из открытых лестничных проемов. Садится на гравийную поверхность, обхватывает себя руками и плачет. Умирает. На улице моросит легкий дождь.

Ли идет через улицу, к киоскам с едой. Она смотрит, как курящим мужчинам приносят индийское карри, над которым поднимается густой пар. Она проходит мимо маленькой девочки-китаянки с синдромом Дауна, давящей муравьев на крыльце жилого комплекса. Она обходит кругом маленький пруд, и рядом с мусором проплывают желтые лепестки, похожие на перья мертвой птицы. Ли садится и ковыряет подсохшую корочку.

Вернувшись в Американскую школу и закрывая свой шкафчик, Ли слышит тяжелые шаги, эхом отдающиеся в коридоре. Она поворачивается и видит, что к ней спешит Дэвид Лэсэлл из класса журналистики и, заметив ее взгляд, сбавляет скорость. Ли складывает книги в рюкзак и ждет.

– Привет, – говорит он. Он высокий, рыжий. – Куда ты сейчас?

– На автобус.

– Да? Я тоже.

Какое-то время они молча тащатся вниз по лестницам к главному школьному входу.

– Как успехи в волейболе? – спрашивает Ли, когда они добираются до парковки.

– Потрясающе, – отвечает Дэвид. – В этом году у нас по-настоящему хорошие новички, и команда, похоже, и впрямь отличная. Как футбол?

– Нормально. – Они доходят до автобуса Ли, и она останавливается. – Мне сюда.

– Послушай, Ли… – Дэвид тоже останавливается. Бренчит мелочью в кармане. – Я хотел спросить…

Он смотрит ей прямо в лицо, и она отводит взгляд, обратив внимание на группу учеников из начальной школы, садящихся в автобус.

– Я хотел спросить, может, ты захочешь поужинать со мной в субботу или сходить в кино?

Ли продолжает смотреть на детей, чуть улыбается, когда один мальчишка бьет другого индейкой из папье-маше. «Мальчикам нравлюсь я, а не ты, – напоминает ей голос Софи. – Значит, ты думаешь, что можешь получить и это?»

– Ли?

Она смотрит на него и наконец произносит:

– Звучит здорово. До скорого, Дэвид.

И садится в автобус. Она чувствует взгляд прищуренных глаз Софи.

В тот вечер Майла готовит на ужин адобо[41].

Отец Ли задерживается на работе, и Ли зажигает свечи, пока ее мать помогает Майле принести из кухни тарелки. После молитвы Ли, не обращая внимания на встревоженный взгляд матери, брошенный через стол, молча начинает класть себе адобо. Из гостиной доносится жалобный стон диска Генделя, в который периодически врывается щелканье невидимого геккона.

– Хочешь хлеба, Ли?

– Нет.

– Знаешь, я сегодня встретила в гастрономе «Тирни» миссис Кедвес.

Ли отрезает кусок свинины и смотрит в свою тарелку.

– Она сказала, что у тебя очень хорошо получается. Тебе нравится этот класс?

Ли делает глоток воды и смотрит на часы.

– Ли?

– Что?

– Я спросила, нравится ли тебе заниматься в театральном классе.

– М-м, не знаю. Да, ничего.

Геккон снова щелкает, громче. Из кухни приходит Майла.

– Прекрасное адобо, Майла, – говорит мать Ли.

– Да, Майла, потрясающее, – слабо вторит Ли.

– Спасибо.

Майла смотрит на обеих и торопливо уходит на кухню. Ли и ее мать молчат. Диск Генделя начинает заедать; одна высокая нота у скрипки пищит, пока Ли не идет в гостиную и не выключает музыку Вернувшись к столу, она берет свою тарелку и стакан.

– У меня полно уроков, – бормочет она, звякая вилкой и ножом по тарелке, чтобы заглушить плач оставшейся в одиночестве за столом матери.

Ли поднимается наверх, закрывает дверь своей комнаты и садится за письменный стол. Она начинает делать задание по английскому языку и ждет звонка Дэвида. Тот не звонит. В сердцах Ли пытается вспомнить, как это было, когда она жила не одна. Она снова видит себя входящей в комнату Софи, сестра сидит к ней спиной за письменным столом, делает уроки. Ли словно со стороны наблюдает за собой, как она берет с пола маленький баскетбольный мяч Софи и бросает в корзину, укрепленную с обратной стороны двери в комнате сестры. Ли видит, как Софи откладывает ручку, оборачивается, играет защиту, и они смеются, повалившись на корзину с грязным бельем.

После этого воспоминания Ли просматривает еще одно, где проходит мимо Софи в коридоре и поражается, увидев, что обычно растрепанные, собранные в хвост волосы Софи тщательно уложены. Софи идет к двери, и ногти на ногах у нее накрашены, в руках журнал «Севентин», солнцезащитные очки.

Ли смеется:

– Куда это ты собралась?

Софи оправдывается:

– В Американский клуб.

– Что там делать?

– Потусоваться. Не знаю. Посидеть у бассейна с Кейти и Меган.

– Ну, ты просто «Мисс подросток США».

– Да я иду туда не загорать и все такое. Мы просто собираемся…

– Конечно. Повеселиться. Загорай хорошенько.

Ли наблюдает, как Софи шагает по коридору, решительно выходит, затем видит ее черный силуэт, когда она открывает дверь и в дом льется белое полуденное сияние. Откуда она знала, как это делать? Когда Ли вступила в период полового созревания, они жили в Шанхае, и она воспринимала изменения в своем теле как болезнь какого-то чужого человека, поскольку другие ее одноклассницы в Американской школе, по большей части азиатки, остались плоскогрудыми и худенькими. Перед смертью тело Софи не изменилось, но она начала делать все, что делают девочки-подростки, чего Ли всегда нервно избегала или делала неумело. Хождение по торговым центрам, посиделки у бассейна. Ревность желчью поднимается в желудке Ли. Но как можно ревновать к умершей сестре? «Как ты смеешь?» Голос Софи звучит негромко.

Теперь Ли неловко ерзает, сидя за письменным столом, пытаясь отгородиться от мыслей о Софи, но, раз начавшись, отдельные воспоминания сливаются в гул голосов, и скоро Ли вглядывается в снова подергивающееся на траве лицо сестры. Лоб Софи покрыт бисеринками пота, а глаза, трепеща веками, открываются, не узнавая Ли.

Начавшиеся слезы приносят облегчение. Ли переходит от стола к кровати и ложится, стиснув одеяло. Мать легонько стучит в дверь, а потом входит, садится рядом с плачущей на кровати Ли.

– Поплачь, Ли, – шепчет она, поддерживая ее голову.

Ли чувствует правой щекой шелк материнской блузки, чувствует, как ее голова опускается на обтянутые льняной тканью колени матери. Бедра и живот Элиз начинают дрожать, и на голую шею Ли льется из ее глаз поток позаимствованной скорби. Ли цепенеет. Ее мать теряет самообладание, обретя наконец собственную печаль. Ли становится старше и разглядывает восточный ковер на полу. Мать раскачивается, держа ее, втягивая воздух, как будто выходит из океана, промокшая насквозь, ее печаль бьется о лодыжки Ли. Ли убирает голову с коленей матери, затем молча кладет на подушку и выходит из комнаты.