Не жди меня скоро обратно, любовь моя. Я чувствую, что задержусь здесь. Во-первых, больно уж туго движется дело, а во‑вторых, если все удастся решить, то Пятрас сразу же начнет снимать меня. Если же нам не удастся спасти фильм, мне будет неловко уезжать сразу. Придется задержаться на один-два дня, чтобы успокоить Пятраса. Он очень раним и очень сильно, невероятно сильно переживает по поводу происходящего. Ну а кто бы не переживал на его месте? Человек начинает работу, вкладывает в нее много сил, времени, денег, а на середине ему говорят: «Стоп!» и отбирают все, что он уже успел сделать. Это же обидно.

Пятрас сказал мне, что если нам не удастся спасти фильм, он снова приедет в Москву, снимет несколько моих выступлений на свою личную камеру, а также снимет мой рассказ о себе. Сделает самостоятельно, для собственного удовольствия то, что ему не дали сделать официально. Я был тронут таким вниманием. Сказал Пятрасу, что ему не понадобится приезжать для этого в Москву. Если фильм погубят, мы с тобой, драгоценная моя, нарочно приедем выступать в Вильно. Это будет выражением моего протеста. А если фильм удастся отстоять, то мы тоже приедем. Для того чтобы закрепить нашу победу. Так или иначе, драгоценная моя, в наш осенний график надо будет включить выступления в Вильно. Предлагаю отвести для этого две первые недели сентября, а затем отдохнуть столько же где-нибудь в Прибалтике. Так мы сэкономим на билетах, и твой отец, да будет благословенна его память, скажет где-то там в Верхних Мирах[133]: «Моя любимая дочь вышла замуж за правильного бережливого еврея!»

Иногда в Вильно слышу на улицах польскую речь. Всякий раз это навевает воспоминания. Некоторые улочки отдаленно схожи с улицами в Гуре. Отдаленно, очень отдаленно, но схожи. Я хожу по ним каждый день с каким-то болезненным наслаждением. Вспоминать прошлое и больно, и отчасти приятно. Всегда приятно вспоминать детство и молодость. Но приятнее всего, драгоценная моя женушка, вспоминать о тебе! И эти воспоминания, в отличие от всех остальных, содержат только радость. Знаешь, любовь моя, что бы ни случалось в моей жизни (я имею в виду плохое), я вспоминаю, что у меня есть ты, — и мне становится легче. Сказано же: «Тот, у кого хорошая жена, — счастлив все дни его жизни, но тот, у кого плохая, — постоянно страдает»[134]. Нет высшей награды для человека, кроме как шалом баис[135], основанный на искренней любви и не менее искреннем уважении друг к другу. Недаром же царь Шломо говорил: «Нашел жену — нашел благо».

Вижу, как ты сейчас улыбаешься, любимая моя, улыбаешься и думаешь: «Мой муженек сыплет цитатами, словно раввин». Такое уж у меня сегодня настроение. Вспоминаю все — и свою жизнь, и наше с тобой знакомство, и высказывания умных людей. В этом году мне исполнится шестьдесят лет. Можно сказать, что половину жизни я уже прожил[136]. Мне есть что вспомнить, но самые радостные, самые светлые мои воспоминания связаны с тобой, любимая моя.

Скучаю по тебе и радуюсь тому, что ты ждешь меня, радуюсь предвкушению нашей встречи. О как же приятно возвращаться в дом, где ждешь меня ты, драгоценная моя!

Целую тебя тысячу раз,

Твой В.

25 мая 1959 года

Дорогая Аида!

Дозвониться до тебя, любовь моя, невозможно. Телефонистка сказала, что случилась какая-то авария. Подозреваю, что виной тому рабочие, которые роют какие-то траншеи от парка. Наверное, они перерезали провод. Представляю, как волнуется Ирочка. Скажи ей, чтобы не волновалась, а просто бы отдохнула от постоянных телефонных звонков.

В голове вертится только одна фраза: «Ни меда, ни жала!»[137] Если я когда-нибудь еще хоть раз свяжусь с телевидением, драгоценная моя, то скажи мне только одно слово: «Вильно», и я сразу же одумаюсь. Я злюсь невероятно и радуюсь тому (ты слышишь, дорогая моя, — радуюсь!), что тебя сейчас нет рядом и ты не видишь меня в таком раздражении. Места себе не нахожу, так я зол!

Я собирался уехать завтра, но Пятрас упросил меня задержаться еще на несколько дней. Бедный Пятрас! Он все еще надеется исправить положение, несмотря на то что положение безнадежное. Но пусть. Я должен пойти ему навстречу, дорогая моя. «Должен», а не «вынужден». Я по собственному опыту знаю, как важно сказать себе: «Я сделал все, что мог сделать». Пускай Пятрас попробует сделать то, что он хочет. Выступлений в ближайшую неделю у нас нет, а за несколько дней я успокоюсь и вернусь к тебе таким, каким ты меня привыкла видеть, дорогая моя. Ну и если уж говорить начистоту, то в глубине моей души все-таки шевелится надежда на то, что каким-то чудом все удастся исправить. Уже знаю, что не удастся, потому что в этом меня одновременно убеждают и опыт, и интуиция, но надеюсь. Пятрас просто заразил меня этой идеей с документальным фильмом, другого слова я и подобрать не могу. Не столько для того мне нужен этот фильм, чтобы его сейчас показали по телевизору, сколько для того, чтобы он остался для будущих поколений. Возможность рассказать потомкам о себе, рассказать честно, без прикрас и искажений, весьма ценна для меня. И гораздо лучше, чтобы это был официально снятый фильм, а не любительский, который собирается сделать Пятрас. Больше веса, больше шансов на то, что он не затеряется где-нибудь через сто двадцать лет[138], да и та камера, которой снимают на студии, гораздо лучше старой трофейной кинокамеры Пятраса.

Ладно, я тоже хочу сказать себе, что сделал все, что мог. Поэтому мы попытаемся добиться понимания в здешнем ЦК. Пятрас хотел пробиться к первому секретарю Снечкусу, но я его отговорил. Человек, для которого принципы важнее родственных связей[139], не пойдет нам навстречу. Нам нужен кто-то понимающий и влиятельный настолько, чтобы своей властью отменить решение о закрытии фильма.