Бремен открывает глаза.

Ага. Немного терпения. – Он достает две бутылки апельсинового сока, купленные утром, и протягивает одну Гейл. – Эксперимент с двумя щелями – это нечто вроде окончательного подтверждения таинственности или даже полной извращенности Вселенной.

Продолжай. – Апельсиновый сок теплый. Гейл морщится и убирает бутылку в сумку.

Ладно. Если одну из двух щелей закрыть, то электроны или другие частицы проходят сквозь вторую. Что получится на экране за препятствием?

Когда открыта только одна щель?

Точно.

Ну… – Гейл ненавидит загадки. Всегда ненавидела. Она считает их изобретением людей, которым нравится ставить других в затруднительное положение. Если она чувствует малейший намек на снисходительность в тоне Джереми, ей хочется ударить его под дых. – Ну, наверное, получится одна линия электронов. Полоса света или нечто вроде того.

Хорошо, – продолжает Бремен, – а что будет, если открыть обе щели?

Две полосы света… или электронов.

Джереми отправляет изображение улыбающегося Чеширского кота.

А вот и нет. Неправильно. Такую картину диктует нам здравый смысл привычного макромира. Но эксперимент показывает другое. При двух открытых щелях на экране всегда получаются чередующиеся светлые и темные полосы.

Гейл грызет ноготь.

Чередующиеся светлые и темные полосы… ага, понимаю. – Она действительно понимает, едва взглянув на фразы и картинки, которые формирует для нее муж. – Когда обе щели открыты, электроны ведут себя как волны, а не как частицы. Черные полосы располагаются там, где волны перекрываются и гасят друг друга.

Молодец, малыш. Классическая картина интерференции.

Но в чем проблема? По твоим словам, квантовая механика предсказывает, что мельчайшие частицы материи и энергии ведут себя и как волны, и как частицы. То есть, они ведут себя предсказуемо. Науке ничто не угрожает… верно?

Бремен посылает изображение «чертика из табакерки», который подпрыгивает и кивает головой.

Точно… науке ничто не угрожает, а вот рассудку грозит реальная опасность. Дело в том, что… по прошествии стольких лет… выяснилось, что сам акт наблюдения заставляет эти волны/частицы коллапсировать либо в одно состояние, либо в другое. Мы ставили чрезвычайно сложные эксперименты, чтобы «посмотреть» на электрон во время перехода… закрывали одну из щелей, когда электрон проходил через другую… Чего мы только не делали! Электрон… или фотон… или любая другая частица, использованная в эксперименте… как будто всегда «знала», закрыта вторая щель или нет. Фактически электроны вели себя так, словно знали не только о том, сколько щелей отрыто, но и о том, что мы наблюдаем за ними! Другие эксперименты… например, с неравенством Белла… дают такую же реакцию отдельных частиц, разлетающихся со скоростью света. Любая частица «знает» состояние своего близнеца.

Гейл отправляет мужу картинку с изображением череды вопросительных знаков.

Коммуникация со скоростью, превышающей скорость света? Это невозможно. Частицы не могут обмениваться информацией, если они разлетаются со скоростью света. Ничто не может перемещаться быстрее света… так?

Совершенно верно, малыш. – Джереми посылает в ответ изображение своей пульсирующей головной боли – настоящей. – И это было головной болью для физиков на протяжении нескольких десятилетий. Суть не только в том, что эти маленькие частицы-извращенцы не только совершают невозможное: знают, что делает их близнец в эксперименте с двумя щелями, с неравенством Белла и других, – но и в том, что мы не можем увидеть реальную субстанцию, из которой состоит Вселенная. Частицу за ширмой, без одежды.

Гейл пытается представить эту картину. Не выходит. Частица без одежды?

Мы, со всеми своими супертехнологиями и нобелевскими лауреатами, не смогли изобрести способ взглянуть на реальное строение Вселенной, когда она «одета» в оба аспекта.

Оба аспекта? – Гейл почти сердится. – Ты имеешь в виду волны и частицы?

Да.

Но почему вся эта квантовомеханическая фигня так важна для понимания того, что разум человека… его личность… подобны суперголограмме?

Бремен кивает. Он думает о семье Джейкоба Голдмана в лагере смерти.

Понимаешь, Гейл, тот материал, который получает Голдман… волновые рисунки, которые я объясняю через преобразования Фурье, и все остальное… Они служат отражением Вселенной.

У Гейл захватывает дух.

Зеркала. В пятницу вечером вы говорили о зеркалах. Зеркала… Вселенной?

Да. Сознание, карту которого составляет Джейкоб… те необыкновенно сложные голографические структуры, просто сознание аспиранта… на самом деле они представляют собой отражение фрактальной структуры Вселенной. Я имею в виду, что это похоже на эксперимент с двумя щелями… То есть как бы мы ни старались подсмотреть из-за занавески, магия остается.

Гейл кивает.

Волны или частицы. Но не одновременно.

Верно, малыш. Но тут мы имеем дело уже не с волнами и частицами. Похоже, человеческое сознание представляет собой коллапсирующие структуры вероятности в макро и в микро…

Что это значит?

Бремен пытается найти способ описать эту концепцию словами. У него не получается.

Это значит… это значит… что люди… мы… ты и я – все… мы не только ОТРАЖАЕМ Вселенную, переводим из наборов вероятностей в наборы реальностей, если можно так выразиться… мы… господи, Гейл, мы создаем ее – каждое мгновение, каждую секунду!

Жена смотрит на него во все глаза. Джереми берет ее под локти, усилием воли пытаясь донести до нее всю грандиозность и важность своей идеи.

Мы наблюдатели, Гейл. Все мы… И без нас – если верить уравнениям на доске у нас дома – без нас Вселенная представляла бы собой чистый дуализм, бесконечное число наборов вероятностей, бесконечную модальность…

Хаос, – передает Гейл.

Да. Точно. Хаос. – Джереми откидывается на спинку сиденья. Рубашка прилипла к его спине, на боках пятна пота.

Гейл молчит, переваривая сказанное ее мужем. Поезд, стуча колесами, бежит на юг. На секунду становится темно – они проскакивают короткий туннель, а потом снова выезжают на серый свет.

Солипсизм, – посылает ему Гейл свою мысль.

Что? – Джереми поглощен уравнениями.

Вы с Джейкобом говорили о солипсизме. Почему? Потому что это исследование предполагает, что в конечном итоге человек – мера всех вещей? – Гейл всегда использует слово «человек» как синоним таких понятий, как «люди» и «человечество».