Джереми положил трубку на рычаг, вышел из флигеля и при свете луны направился туда, откуда доносился собачий лай.

Страсть Джереми и Гейл так сильна, что иногда пугает их обоих.

Однажды Бремен предположил, что их взаимоотношения похожи на процесс в плутониевой мишени, которая взрывается в Ливерморской лаборатории имени Лоуренса. Сотни лазеров на сферической оболочке одновременно выстреливают, подталкивая молекулы плутония друг к другу, а когда между отдельными атомами уже не остается места, шарик мишени сначала коллапсирует, а потом взрывается термоядерной реакцией. Это в теории, пояснил Джереми. На практике устойчивой реакции получить не удалось.

Гейл замечает, что можно было бы подобрать и более романтичную метафору.

Однако позже, размышляя об этом, она признает точность сравнения. Без уникальной способности к телепатии любовь могла быть эфемерной, нестабильной и умирающей после краткого периода полураспада, но телепатическая связь и «давление» многих тысяч ежедневных общих переживаний и ощущений сжало их страсть до такой плотности, которая встречается только в ядрах звезд.

Эта близость постоянно подвергается испытаниям: приходится подавлять естественное человеческое желание приватности, а эмоциональная, артистичная, интуитивная личность Гейл сталкивается с ровным и иногда скучным характером Джереми. Сильнее же всего мешает невозможность ничего скрыть от любимого человека.

Однажды в ясный весенний день Джереми замечает в студенческом городке молодую красивую женщину – она наклоняется, чтобы поднять с земли книги, и ветер задирает ее юбку, – и четыре часа спустя для Гейл это эротическое мгновение так же осязаемо, как аромат духов или след помады на воротнике для других жен.

Они шутят на этот счет. Но следующей зимой, когда Гейл испытывает страстное влечение к поэту по имени Тимоти, им уже не до шуток. Она пытается избавиться от этого чувства или по крайней мере спрятать его за жалкими остатками ментального щита между собой и мужем, но попытка скрыть свои эмоции тоже служит сигналом тревоги, словно неоновая лампочка в темной комнате. Джереми сразу же все понимает и не может скрыть своих чувств – во-первых, боли, а во-вторых, какого-то неестественного восхищения. Больше месяца это краткое и быстро угасающее увлечение Гейл разделяет их с мужем, словно холодное лезвие меча в ночи.

Возможно, ее эмоциональность помогала Бремену сохранить рассудок – иногда он так говорит, – но в других случаях наплыв ее чувств отвлекает его от размышлений или преподавания и другой работы. Гейл извиняется, но Джереми все равно чувствует себя так, словно плывет в маленькой лодке среди бурного моря сильных эмоций жены.

Неспособный извлечь поэзию из своей памяти, Бремен ищет образы в мыслях самой Гейл, чтобы описать ее. И часто находит.

Когда она умирает, он развеивает ее пепел в саду у ручья и молча вызывает в памяти один из позаимствованных образов. Это стихотворение Теодора Ретке:

Исследования Джейкоба Голдмана, связанные с человеческим сознанием, направляют Джереми в те области математики, в которые в противном случае он заглянул бы из чистого любопытства, если б заглянул вообще, – но теперь, в эти последние месяцы перед началом болезни Гейл, они заполняют и меняют его жизнь.

Математика хаоса и фракталы.

Как и большинство современных специалистов, Бремен путается в нелинейной математике. Подобно большинству коллег, он предпочитает классический линейный подход. Туманная область математики хаоса, меньше двух десятков лет считающейся серьезной дисциплиной, казалась Джереми умозрительной и странно стерильной, пока интерпретация голографических данных Голдмана не заставила его заняться изучением хаоса. Фракталы принадлежали к тем хитростям, которые прикладная математика использовала для создания компьютерной графики, – таких, как краткая сцена в одном из фильмов серии «Звездный путь», на который его затащила Гейл, а также иллюстрации в журналах «Сайентифик америкен» и «Математикал интеллидженсер».

Ныне ему снится хаос – и фракталы.

Волновые уравнения Шредингера и анализ Фурье для голографических моделей человеческого сознания завели его в дебри хаоса, и теперь Джереми понимает, что ему комфортно в этих дебрях. Впервые в жизни и в карьере ему требуется компьютер; в конечном итоге он приносит в святая святых своего домашнего кабинета мощный PC-486, оснащенный устройством чтения компакт-дисков, и начинает отправлять заявки на машинное время главного компьютера университета. Но этого недостаточно.

Джейкоб Голдман говорит, что может запустить написанную Бременом программу анализа хаоса на машине «Крэй X-MPs» в Массачусетском технологическом, и Джереми ночами не спит в ожидании этого. Когда прогон заканчивается – через сорок две минуты, настоящая вечность для драгоценного машинного времени, – выясняется, что ответы получились частичными и неполными. Они вызывают бурную радость и одно-временно пугают своим потенциалом. Бремен понимает, что им понадобятся несколько таких мощных компьютеров и команда талантливых программистов. «Дайте мне три месяца», – говорит Джейкоб Голдман.

Ученый убеждает какого-то чиновника из администрации Буша[14], что его исследование в области нейронных связей и голографической функции памяти может помочь в создании кабины «виртуальной реальности», о которой давно мечтают ВВС, и через десять недель у них с Джереми в распоряжении оказывается сеть компьютеров «Крэй» и команда программистов.

Полученные результаты – это чистая математика, и даже диаграммы может понять только математик-исследователь. Поэтому Бремен проводит летние вечера в собственном кабинете, сравнивая свои уравнения с изящными компьютерными диаграммами неопределенных аттракторов Колмогорова, которые напоминают препарированных круглых червей из желоба Минданао[15], но демонстрируют те самые квазипериодические интерференционные картины, а также моря хаоса и острова резонанса, которые были предсказаны его абстрактными математическими выкладками.