– Да, – кивнул Бремен. Каждый раз, когда подбородок опускался, поднять его стоило большого труда. Глаза у него закрывались. – Да, я бы хотел попробовать. Но я совсем не разбираюсь в…

– С такой фамилией, как Голдман, я и не надеялась, – улыбнулась мисс Файетт. Она лихо развернула «Тойоту», выехав на песок, а затем, вернувшись на асфальт, помчалась на запад, на ранчо «ММ», которое скрывалось где-то за волнами горячего воздуха и миражами, плывшими перед ними, словно расписной занавес.

Работа Джейкоба Голдмана производит такое впечатление на Джереми – а через него и на Гейл, – что они садятся на поезд до Бостона, дабы лично познакомиться с исследователем.

Это происходит чуть меньше чем за пять лет до того, как у Гейл обнаружат опухоль, которая убьет ее. Чак Гилпен, их давний приятель, теперь работавший в Ливерморской лаборатории имени Лоуренса в Беркли, прислал Джереми неопубликованную статью об исследовании Голдмана, поскольку она имела отношение к докторской диссертации Бремена, в которой человеческая память представлялась в виде движущегося волнового фронта. Джереми сразу же понимает важность работы Голдмана, через два дня после получения статьи звонит исследователю, а еще через три дня вместе с Гейл садится в поезд, идущий на север.

В телефонном разговоре Джейкоб Голдман проявил подозрительность, потребовав сказать, откуда у Джереми экземпляр еще не опубликованной статьи. Бремен заверил его, что у него нет намерений вторгаться в сферу исследований автора, подчеркнул важность математических аспектов работы Голдмана и попросил о встрече. Джейкоб нехотя согласился.

На железнодорожном вокзале Джереми и Гейл берут такси и едут в лабораторию Голдмана в унылом промышленном районе в полумиле от Кембриджа.

– Я думала, у него шикарная лаборатория в Гарварде, – замечает Гейл.

– Он сотрудник медицинского факультета, – говорит ее муж. – Но насколько я понял, это исследование – по большей части его личная инициатива.

– То же самое говорили о докторе Франкенштейне.

Лаборатория Голдмана располагается между двумя офисами, представительством оптового торговца религиозной литературой и штаб-квартирой «Кейлайн пикник сэпплайз». Джейкоб Голдман в лаборатории один – это поздний вечер пятницы, – и выглядит он в точности как ученый, даже как безумный ученый. Маленький человечек с большой головой, чуть за семьдесят. Потом и Гейл, и Джереми будут вспоминать его глаза: большие, карие, печальные и глубоко посаженные, с нависшими бровями, которые делают его умный взгляд почти обезьяньим. Его лицо, лоб и дряблая шея покрыты морщинами – отпечаток неукротимой личности и внутренней трагедии. Он одет в коричневый костюм с жилеткой, который лет десять или двадцать назад стоил приличную сумму и потребовал от портного усердной работы.

– Я бы предложил вам кофе, но кофемашина, похоже, не работает, – говорит доктор Голдман, потирая нос и окидывая рассеянным взглядом маленькую захламленную комнатушку. Вне всякого сомнения, это его «святая святых». В приемной и в архиве, через которые прошли Бремены, порядок безупречный. Эта комната и ее хозяин напоминают Джереми фотографию Альберта Эйнштейна, словно заблудившегося в хаосе своей лаборатории.

Он похож на Эйнштейна, – делится с ним своей мыслью Гейл. – Ты уже установил с ним контакт?

Джереми качает головой, стараясь сделать это как можно незаметнее. Он выставил ментальный щит, пытаясь сосредоточиться на том, что говорит Голдман.

– …обычно кофе занимается моя дочь. – Исследователь дергает себя за бровь. – И ужином тоже, но она уехала на неделю в Лондон. Навестить родственников… – Ученый смотрит на посетителей из-под густых бровей. – Вы ведь не голодны? Иногда я забываю о таких вещах, как ужин.

– Нет-нет… всё в порядке, – заверяет его Гейл.

– Мы поужинали в поезде, – прибавляет Джереми.

Если считать ужином шоколадный батончик, – мысленно усмехается его жена. – Я умираю от голода.

Тише!

– Вы, молодой человек, упоминали о значении моих математических выкладок, – говорит Голдман. – Дело в том, что статью, которую вы видели, я отправил в Калифорнийский технологический именно затем, чтобы на нее взглянули математики. Мне было интересно понять, подобны ли приведенные мной флуктуации…

– …голограмме, – заканчивает его фразу Джереми. – Да. Мой друг из Калифорнии знал, что я занят чисто математическими исследованиями такого явления, как волновой фронт, и его применения к человеческому сознанию. Он прислал мне статью.

– Ну… – Джейкоб прочищает горло. – Это было по меньшей мере нарушением этикета…

Даже через прочный ментальный щит Бремен чувствует гнев старика, смешанный с сильным желанием не показаться невежливым.

– Вот, – произносит он и оглядывается в поисках свободного места на столе, чтобы положить принесенную с собой папку. Свободного места нет. – Вот, – повторяет Джереми и раскрывает папку, устроив ее на массивном томе, который лежит поверх разобранных бумаг. – Взгляните. – Он подталкивает Голдмана к столу.

Старик снова прочищает горло, но все же начинает рассматривать текст сквозь очки с толстыми бифокальными стеклами. Он листает диссертацию, время от времени задерживаясь на том или ином уравнении.

– Это стандартные преобразования? – спрашивает он.

Джереми чувствует, что его сердце готово выпрыгнуть из груди.

– Приложение релятивистского волнового уравнения Дирака, модификация уравнения Шредингера…

Джейкоб хмурится.

– В гамильтониане?

– Нет. – Бремен возвращается на предыдущую страницу. – Здесь две компоненты, видите? Я начал со спиновых матриц Паули, но затем понял, что их можно обойти…

Доктор Голдман делает шаг назад и снимает очки.

– Нет-нет! – Его акцент вдруг становится заметнее. – Нельзя применять эти релятивистские кулоновские преобразования поля к голографической волновой функции…

Джереми переводит дух.

– Нет, – бесстрастно возражает он. – Можно. Когда голографическая волновая функция является частью более общей стоячей волны.

– Более общей стоячей волны? – вскидывает бровь Голдман.

– Человеческого сознания, – говорит Бремен и бросает взгляд на Гейл. Она смотрит на старика.

Ученый на секунду замирает – он даже перестает моргать. А потом делает еще два шага назад и тяжело опускается в кресло, заваленное журналами и конспектами.

– Майн готт!

– Да, – тихо говорит Джереми. Почти шепчет.

Голдман протягивает усеянную старческими пятнами руку и дотрагивается до диссертации Бремена.

– И вы применили это к данным МРТ и КТ, которые я отправил в Калифорнийский политех?

– Да. – Джереми наклоняется к нему. – Сходится. Все сходится. – Он начинает расхаживать по комнате, потом наконец останавливается и барабанит пальцами по уже устаревшей диссертации. – Изначально моя работа была посвящена только памяти… Как будто остальной разум – это всего лишь аппаратная часть, управляющая поисковой системой RAM-DOS. – Он смеется и качает головой. – Ваша работа заставила меня понять…