Дни складывались в недели, и вскоре Бремен подчинился бездумному циклу тяжелого труда и сна, прерываемому лишь молчаливой трапезой и ритуалом любования заходящим солнцем на крыльце флигеля. Редкие поездки в город становились все более неприятными – Джереми оказывался за границей действия белого шума миз Морган, и в его сознание острыми лезвиями вонзались чужие мысли. Словно чувствуя это, Файетт стала ездить за покупками сама, и после третьей недели Бремен ни разу не покидал ранчо.

* * *

Однажды, разыскивая стреноженную рабочую лошадь, которая не спустилась на главное пастбище, Бремен наткнулся на заброшенную часовню. Она пряталась за крутым хребтом, и ее стены телесного цвета сливались с окружающими скалами. Крыша у часовни отсутствовала – она не просто обрушилась, ее не было вообще, – а деревянные ставни, двери и скамьи сгнили до такой степени, что превратились в сухую пыль.

В провалы окон задувал ветер. На том месте, где когда-то был алтарь, по груде костей прыгало перекати-поле.

Кости.

Джереми подошел, сел на корточки среди гонимой ветром пыли и стал изучать белые предметы. Кости – хрупкие, пористые, почти окаменелые. Бремен был уверен, что большинство из них принадлежали скоту – он видел грудную клетку, судя по размерам, теленка, длинный ксилофон коровьего позвоночника и даже торчавший из груды череп, как на картинах Джорджии О’Кифф, – но костей было очень много. Как будто кто-то сваливал здесь туши животных, прямо на алтарь, пока тот не рухнул под весом разлагающегося мяса.

Джереми покачал головой и пошел к джипу. Ветер гремел сухими ветками над безымянными могилами позади часовни.

* * *

В тот же летний вечер, вернувшись из поездки к южным границам ранчо, Бремен заметил у «холодильника» какую-то фигуру. Он притормозил перед хлевом, не приближаясь к самому запретному зданию. Ему стало любопытно. Собак поблизости не было.

Ярдах в пятнадцати от него, у стены «холодильника», вдоль которой от бака на крыше спускались шланги, мылась под душем миз Морган. Импровизированный душ представлял собой пожарный шланг с прикрученной головкой разбрызгивателя. В первую секунду Джереми ее не узнал – мокрые волосы, стройная спина, поднятое вверх лицо. Руки и лицо покрыты бронзовым загаром, а все остальное тело очень белое. Лучи заходящего солнца освещали капли воды на бледной коже и темные волосы внизу живота. Потом хозяйка ранчо выключила воду и потянулась за полотенцем. Увидев Бремена за рулем джипа, она замерла – вполоборота к нему, с повисшей в воздухе рукой. Но ничего не сказала. И не прикрылась полотенцем.

Смутившись, Джереми кивнул и поехал дальше. В боковом зеркале джипа он увидел, что Файетт все еще стоит там: ее белая кожа выделялась на фоне облупленного зеленого «холодильника». Она так и не прикрылась – и наблюдала за ним.

Бремен уехал.

* * *

В ту ночь Джереми заснул, выключив кондиционер и отрыв окна без сеток, чтобы внутрь проникал ветер мертвой пустыни, – и проснулся, когда начались ви-дения.

Он проснулся от звука скрипки – создавалось впечатление, что кто-то грызет и зубами растягивает струны инструмента. Бремен сел на кровати и, моргая, уставился на лиловый свет, проникавший в комнату сквозь хлопающие ставни.

На потолке шептались тени. Сначала Джереми по-думал, что чужие мысли смогли просочиться через защитное поле белого шума миз Морган, но это был не звук телепатического контакта, а просто… звук. Тени на потолке перешептывались.

Бремен натянул на себя сырую простыню, стиснув ее так, что побелели костяшки пальцев. Тени двигались, отделялись от шепота, скользили вниз по стенам и внезапно становились абсолютно черными на фоне лиловых отблесков бури в окнах.

Со стен стали спускаться летучие мыши. С лицами детей и обсидиановыми глазами. Они свистели и хлопали крыльями.

Снаружи, в лиловом вихре, звонили колокола, и из пустых колодцев доносился хор голосов, певших заупокойную мессу. Где-то совсем близко – возможно, под кроватью Джереми – каркал ворон, а потом хриплый голос этой птицы сменился стуком костей в сухой чашке.

Летучие мыши с детскими лицами ползли вниз, пока не стали падать на кровать Бремена, похожие на извивающихся крыс с кожистыми крыльями и улыбками на младенческих лицах.

Джереми закричал. В небе сверкнула молния, а потом загрохотал гром и зашуршал дождь, словно тяжелая портьера, скребущая по старым доскам.

* * *

На следующий день Бремен не ел, как будто голод мог успокоить его взбудораженный разум. Миз Морган не звонила, и утром на доске для объявлений снаружи флигеля не оказалось записки.

Джереми отправился на юг, на границу ранчо, как можно дальше от гасиенды, и принялся копать ямы под столбы для нового участка забора, который должен был проходить между лесом и прудом. Белый шум обволакивал его.

На одиннадцатой яме, на глубине трех футов его ручной бур наткнулся на лицо.

Бремен опустился на колени. Между лопастями бура застряла мягкая красная глина. А также немного коричневой плоти и белой кости. Джереми взял лопату и расширил отверстие, превратив его в коническую яму.

Лицо и череп были вытянуты вверх, почти отделенные от белых костей шеи и ключиц, словно закопанный человек стремился вынырнуть из земли на воздух. Джереми стал осторожно раскапывать могилу, словно археолог в поисках древних артефактов. На раздавленной грудной клетке сохранились клочки коричневой ткани. Бремен нашел куски левой руки там, где «пловец» поднял ее. Правая же рука отсутствовала.

Положив череп на заднее сиденье джипа, Джереми поехал на ранчо, но при виде гасиенды передумал, свернул наверх, к острому гребню, и немного посидел в часовне, слушая свист ветра в окнах.

Когда он вернулся к себе на закате солнца, во флигеле звонил телефон.

Бремен забрался в кровать и повернулся лицом к неровной стене, не обращая внимания на звонок. Через несколько минут телефон умолк.

Джереми зажал уши ладонями, но белый шум не ослабевал – теперь это был могучий ветер, обрушившийся на него со всех сторон. Когда совсем стемнело и стрекот насекомых у ручья и у «холодильника» стал громче, Бремен перевернулся, ожидая, что телефон зазвонит вновь.

Аппарат молчал. Рядом, на дощатом столе, странно поблескивая в серебристом свете луны, проникавшем в комнату сквозь ставни, лежал череп, который как будто смотрел на Джереми. Мужчина не помнил, как принес его в дом.

* * *

Телефон зазвонил после полуночи, но еще задолго до рассвета. Бремен, не до конца проснувшийся, замер – на секунду ему померещилось, что его зовет череп.

Потом он встал и прошлепал босыми ногами по доскам.

– Алло?

– Приходите в дом, – прошептала миз Морган. Ее голос звучал на фоне тихой музыки, похожей на голоса, поющие в пустых колодцах. – Приходите в дом, сейчас, – повторила она.