а Розенхан ничего об этом не написал. Розенхан вообще почти ничего не писал о госпитализации Билла. Большая часть этих записей уместилась в несколько коротких разделов его неопубликованной книги. Все, что мог вспомнить сам Билл, – это неутолимое желание поспать.

– Я бы заплатил тысячу долларов прямо тогда, только чтобы просто положить голову, – говорил он.

– А он не заметил, что вы были?.. Вы сказали ему, что случайно проглотили таблетку? – спросила я.

– По-моему, нет.

– Он заметил, что что-то не так?

– Понятия не имею. Он ничего не сказал. Если и заметил, то не сказал. Может, я приложил больше усилий, чтобы скрыть это от него, чем от Мэрион. Это одна из приятных вещей в отношениях – не нужно скрывать подобное.

Вот почему Мэрион увидела его в таком состоянии.

– Когда-то я выходила замуж за человека, который собирался получить докторскую степень, – сказала она. – За человека, который контролировал свою жизнь, контролировал все. Видеть его таким, практически инвалидом, когда он не мог ничего делать или предпринимать, было тяжело.

Лечебница внезапно изменила Билла, и Мэрион не знала, когда она снова вернет своего мужа (и сможет ли вообще его вернуть).

15

Палата № 11

Пока Билл тасовал колоду для очередного кона сумасшедших восьмерок, в нескольких метрах от него внутри той же больницы в специальном отделении под названием Палата № 11 разворачивалась череда удивительных событий.

Идея Палаты № 11 зародилась в горах Биг-Сур в Институте Эсален. Многие люди старшего поколения слышали об Эсалене благодаря его скандальной известности. Голая терапия! Оргии! Наркотики! (Остальным это место может быть знакомо по финальному эпизоду «Безумцев», где просветление приходит к Дону Дрейперу в виде песни «Я хочу, чтобы весь мир покупал “Колу”»). За два года до госпитализации Билла журнал «Life» написал об Эсалене статью. Ее читаешь как сатиру: «Мало того, что люди публично целовались и обнимались, как подростки, они еще и сидели друг у друга на коленях, как маленькие дети. Они много плачут. Плач здесь – символ статуса».

Несмотря на прессу, Эсален был ключевым инкубатором растущих контркультурных движений и движений за развитие потенциала человека, поскольку все приходившие к ним кинозвезды, бизнесмены и скучающие домохозяйки выходили оттуда улучшенными версиями самих себя. Пациенты принимали участие в таких программах, как «Ценность психиатрического опыта». Приходил Боб Дилан. Р. Д. Лэйнг читал лекции. Джоан Баэз и вовсе была местной артисткой. За несколько дней до убийства Шэрон Тейт приходил Чарльз Мэнсон с одной из своих девушек и давал импровизированный концерт. В это бурное первое десятилетие можно было обнаружить себя в одной компании с кем-нибудь от британского философа и популяризатора восточной культуры Алана Уотса и химика Лайнуса Полинга (одного из основателей квантовой механики и молекулярной биологии) до писателя Кена Кизи, психолога Б. Ф. Скиннера и, вполне возможно, социального психолога Дэвида Розенхана. Несмотря на разврат и поклонение знаменитостям, целью заведения было создание оазиса спокойствия вдали от разрушающего души мира – воплощенная в жизнь идея основателей Эсалена Майка Мерфи и Дика Прайса, последний из которых еле выжил после того, что с случилось с ним по ту сторону здравого смысла.

Дик Прайс должен был пойти по стопам своего успешного отца: посещать респектабельную школу, изучать экономику и найти подходящую жену. Вместо этого он получил степень по психологии, заинтересовался восточными религиями после занятий у Фредерика Шпигельберга по Бхагавадгите, продвигающей идею стремления к дхарме, или пути, который суждено пройти каждому просветленному человеку. Вроде бы он пошел в правильном направлении, поступив на службу в военно-воздушные силы, если не считать того факта, что ночи он проводил в ночном клубе «The Place» в районе Норт-Бич в Сан-Франциско, часто в сопровождении поэтов Аллена Гинзберга и Гэри Снайдера. Вскоре Прайс встретил одну танцовщицу и влюбился. В ту ночь он услышал, как бестелесный голос произнес: «Вот твоя жена». И они поженились. Все это было очень романтично, пока Дик не стал разваливаться на глазах.

Его поведение становилось все более странным даже на фоне нарочито странных и употребляющих наркотики битников. Однажды ночью в баре на Норт-Бич у него случился срыв. «Он чувствовал как в нем простирается огромный яркий рассвет», – писал политолог и писатель Уолтер Трутт Андерсон в своей книге «Внезапная весна»[57]. Ему казалось: «Я новорожденный. Меня надо отпраздновать». Прайс все повторял: «Разведите огонь, разведите огонь», снова и снова, пугая бармена, который вызвал копов. Прайса заковали в наручники, и он очнулся в психиатрическом госпитале военно-воздушной базы Паркс, где подрался с помощниками и был переведен в изолятор с мягкими стенами. Прайс бросался на стены, думая, что вокруг него «энергетическое поле», защищающее от травм и боли. Там к нему впервые применили электрошоковую терапию.

Семья Дика перевела его в престижную частную больницу под названием Институт жизни, на другом конце страны в Хартфорде, штат Коннектикут. Снаружи это учреждение больше напоминало загородный клуб, чем больницу. Главный корпус в викторианском стиле, окруженный коттеджами и исследовательскими центрами, построенными на богато украшенных площадках по проекту Фредерика Ло Олмстеда – главного архитектора Центрального парка Манхэттена. Пациенты могли выбрать из автопарка «Паккарды», «Линкольны» и «Кадиллаки», управляемые шоферами. Был даже собственный журнал «The Chatterbox», где однажды опубликовали фотографию гламурных пациентов, гулявших у бассейна.

Но все это говорило только о том, чем институт хотел поделиться. Хотя больница и пыталась угодить богатым и знаменитым своими зелеными насаждениями и дорогими автомобилями, в ней также применяли экспериментальные методы лечения той эпохи – лоботомию, электрошоковую терапию и инсулинокоматозную терапию. Главный психиатр института доктор Франсис Дж. Брейсленд был глубоко верующим католиком и госпитализировал священников, которых архиепископ отправлял на «лечение» расстройств. В 1956 году папа Пий XII посвятил его в рыцари, и в том же году Дик поступил в больницу, а врачи диагностировали у него параноидную шизофрению.

В Институте жизни Дик жил в запертой палате, в «частной камере», где его подвергали самым современным методам «лечения». За время своего пребывания там он перенес десять электрошоковых процедур, многие дозы торазина и то, что он называл «полным истощением», – инсулинокоматозную терапию. Рассматриваемая в лучшем случае как негативная практика, эта терапия включает лечение психоза через введение пациента в состояние комы с помощью инсулина. Этот метод морально устарел к 1960 году благодаря статьям, показавшим, что не было никакого научного основания для этой опасной, а порой и смертельной процедуры.

Вот что предстояло Дику: после ряда анализов крови и измерения пульса медсестра вводила инсулин. С падением уровня глюкозы Дик потел, пускал слюни, его дыхание замедлялось, а пульс учащался. Постепенно его полностью поглощала бессознательность. Иногда