Чем она занималась перед тем, как столкнулись континенты?

Ах да. Открывала люк. Уля снова подняла голову и посмотрела в бездну.

Бездна посмотрела на Улю в ответ ее же глазами.

– Эм… привет? – неуверенно раздалось сверху.

Боль отошла на второй план. Уля вдруг с дикой четкостью осознала, что смотрит на саму себя. Не на зеркальную Улю, застрявшую вместе с ней в лифте. А на Улю, которая выбралась. Уля открыла рот. Закрыла его. Схватилась дрожащими руками за юбку, смяла ткань и подумала: «Ну конечно».

– Я сказала, что ты можешь не торопиться, но соврала, прости, – сказала Уля… нет, Акулина, потому что Уле нужно было как-то… нужно было как-то отличать ее от себя. Акулина сморщила нос, и Уля невольно провела пальцами по своему. – Времени у нас в самом деле не так много.

Акулина начала говорить. Уля пыталась и не могла с этим справиться.

В темноте шахты – или что было там, над падающим в бесконечность лифтом? – Акулину было довольно сложно разглядеть. Уля уставилась на ботинки, которых в ее шкафу определенно не было: осенью и весной она носила старые, древние почти, но идеально сохранившиеся полусапожки на небольшом каблуке. Одна из самых удачных инвестиций Ули в дорогую обувь.

Сколько Акулине лет? Спит ли она все еще на брошенном у стены матрасе? Нравится ли ей ее работа – где вообще она работает? Работает ли? Красит ли волосы? Забыла ли… нет, часто ли думает о том корпоративе, о сарае на обрыве, о болоте и об… Уля сглотнула. Об исчезающей в гуще щупальцев чужой руке. Выросла ли она хотя бы на сантиметр? Дописала ли ту злополучную статью? Выпила ли кофе, в конце концов?

– …я знаю, что ты мало что услышала, потому повторюсь: мы с тобой не останавливаем Биффа Таннена[4], время работает немного иначе. По крайней мере, здесь, с нами обеими. Можешь мне верить – я сама все это пережила.

Акулина щелкнула пальцами, и этот жест тоже был для Ули совсем незнакомым. Но она знала, что частенько подбирала чужие привычки. От кого ей досталась эта?

– Я… да, я слышу. – Уля кивнула, словно в трансе. – Мы – не Марти Макфлай[5].

А жаль. С линейным временем разобраться было бы куда проще.

– А жаль… – эхом отозвалась Акулина, а потом добавила: – Я могла бы справиться одна, но возникла небольшая проблема… Впрочем, я не могла справиться одна, я ведь помню, как все случилось. Но, знаешь, надежда умирает последней.

Уля распрямила плечи – те сопротивлялись, как изломанные спицы зонтика. И почти встала на цыпочки, чтобы удостовериться: в руках Акулины она видит именно то, что видит. Акулина заметила это и перевела взгляд на собственную руку.

– Ах, да, конечно. – Что-то по ту сторону люка зашуршало, потом стукнуло, и следующее слово раздалось как будто бы из еще более далекого далека. Возможно, даже прекрасного и жестокого. – Вот.

Акулина встала на колени. Игла в ее пальцах отразила мигающий свет лампочек.

Уля могла бы задать ей миллион вопросов (опять это невообразимое слово! «Миллион!»). Даже если у них совсем нет на это времени. Но, скорее всего, Акулина ни на один не ответит.

– Я думала… – Уля сглотнула, и горло обожгло, будто она была цирковым глотателем шпаг. – Я думала, сотрудники Ателье не работают в одиночку.

– Кто тебе сказал, что я на них работаю?

Уля выгнула бровь и кинула на саму себя многозначительный взгляд. Рахи попросил ее запомнить вопрос об агентах. О том, как Ателье набирает сотрудников. Теперь она была почти уверена, что люди, столкнувшиеся с прорехами раз, тянутся к ним и дальше. Как магниты. Как сумасшедшие. Как те, кто заглянул за изнанку Вселенной, а видеть изнанку могут лишь те, кто ее зашивает.

– А я и забыла, как быстро схватываю.

Уля прищурилась.

– Ты не настолько меня старше.

– И разве это тебя не радует?

Акулина улыбнулась. Той самой беззаботной улыбкой, которую Улю видела на тринадцатом этаже.

– А Рахи?.. – начала было Уля, но Акулина перебила ее.

– Спросишь у него сама.

Уля не замечала этого прежде, но на ее плечах возвышалась гора. Она поняла это только сейчас, когда груз оползнем сбежал с нее и рассыпался по полу лифта, смешавшись с зеркальными осколками. Ей, кажется, даже стало легче дышать. Впрочем, может, это просто срослись ребра и затянулись пробитые легкие. Уля сделала вдох на пробу. Два коротких. Один длинный. И еще один длинный.

– …придется штопать тебе.

– Что?

Вопрос слетел с зубов Ули вместе с клацаньем и облачком пара.

Здесь не могло быть настолько холодно. Где она оказалась, в чертогах Снежной Королевы? И что, ей следовало собрать из осколков слово «ВЕЧНОСТЬ»? Хотя вечность прекрасно справлялась и без Улиной помощи.

– Это не так сложно, как кажется, – произнесла Акулина и поднялась во весь рост.

Уля знала: она соврала. Не потому что знала себя как облупленную: ее предал голос, который Уля обычно слышала изнутри. Снаружи он звучал совсем по-другому: не лучше и не хуже. Просто… более реально.

Уля вспомнила о нитях. Конечно, она вспомнила о нитях.

– Нам придется… говорить?

Акулина молчала так долго, что Уля подумала, не кинуть ли в нее кружкой. Или нет, может, лодочкой. Обувь было не так жалко. И был шанс, что ее Уле вернут в целости и сохранности, даже если она попадет в цель.

Что там говорил Рахи о нитях?

…не вспоминать о том, когда видела его в последний раз… об этом она бы тебе не соврала… не соврала ведь?..

Нити мыслей, нити разговоров… Уля не могла вот так сразу придумать еще хотя бы одну. Рахи пошутил про свитые из брака веревки, но это ведь только шутка?

Любимые метафорические нити. Подойдут ли более буквальные? А настоящие?

Уля нашла взглядом горчичную ниточку, которой хотела привязать к поясу кружку, – та вилась по полу лифта, подобно миниатюрной реке.

– Я буду говорить, – наконец ответила Акулина. – Но тебе необязательно успевать за мной. Я шью не разговорами. И ты не помешаешь мне, поверь. Но… черт…

Уля неловко переступила с ноги на ногу. Акулина так низко нависла над открытым люком, что пришлось отвести взгляд. Когда отражение живет собственной жизнью, это не то, к чему стоило бы привыкать.

– Я думала, что разрыв закончится по эту сторону. – Акулина хмыкнула. – Представляешь? Я ведь помню, что мне пришлось делать последние стежки в самом лифте, немного нечетко, но помню. И